Для торгового предприятия это было многовато, а желающих поселиться здесь тоже не нашлось: никто не хотел приводить в порядок эти развалины, осыпавшиеся карнизы, кровлю, она вот-вот могла обрушиться. Два дня спустя я подписал договор о найме и начал восстановительные работы (они продлились три месяца, которые показались мне вечностью). Я заново спланировал сад, чтобы он стал похожим на сады Версаля и других прекрасных замков Франции. К первому октября дом совершенно преобразился, я сохранил его величественный облик, и теперь он казался дворцом вельможи былых времен. Посреди аллей расстилался цветник, словно ковер в затейливых узорах. Там были лужайка разноцветных крокусов, целый театр трав и цветов, а за его пределами – прохладный зрительный зал. Перед крыльцом была лестница высотой в три ступеньки и длиной семнадцать метров, а по бокам лестницы, грациозные и стройные, стояли две бронзовые козочки, эти два чуда я привез из Геркуланума.
Всем, кому довелось провести хотя бы час в этом волшебном месте, будет приятно вспомнить такие подробности.
С крыльца в дом вели десять дверей, в жаркую погоду они все открывались, и салоны превращались в некое подобие галереи, выходящей в сад. Ковры в салонах были цвета красной смородины, это создавало восхитительный контраст с яркой зеленью газонов. Хрустальные люстры вереницей уходили в глубину, отражаясь друг в друге, словно сталактиты. Главный салон переходил в квадратный вестибюль, украшенный нежными фресками, и отсюда начиналась широкая лестница со старинными перилами.
На втором этаже располагались уютные примерочные с креслами, кушетками, канделябрами и зеркалами. За пятнадцать лет в этом волшебном замке побывали самые утонченные создания Парижа и всего мира.
К ограде сада примыкал еще один особняк – мое жилище.
Там я поместил изумительную статую, которую приобрел у одного импортера китайских товаров. Гранитное изваяние, прекраснейшее из всех, какие когда-либо привозили с Востока, изображало одну из бодхисатв[156], возможно богиню Милосердия – так, во всяком случае, мне сказали, – или же иное, не столь милосердное божество. Она была так восхитительна, что я решил создать для нее подобающие условия: выделил целую комнату на первом этаже, выходящую окнами в сад. Стены комнаты я велел покрыть серой штукатуркой и установил один-единственный прожектор, чтобы окружающая обстановка напоминала богине пещеры Лонг-Мена, где ее нашли.
Реклама магазина Поля Пуаре. Из коллекции А. Васильева
В трудные минуты жизни я подолгу сидел у этой статуи и просил умудрить меня; а порой просто смотрел, как она возвышается в ореоле света: казалось, ее окутывают сиянием бесчисленные обеты и молитвы, которые возносили ей когда-то, Сколько людских надежд и стремлений разбилось об этот загадочный гранит! Шестеро китайцев, доставивших ее на своих плечах в Пекин, были обезглавлены. Два года она скрывалась в подвалах Компании Спальных Вагонов в Пекине, дожидаясь, когда таможенники на какой-то момент забудут о бдительности и она сможет покинуть Китай. В Париже она встретилась с интеллектуальной элитой. Многие художники и философы получили к ней доступ, любовались ею, проникались неземным величием и вечной красотой, исходившими от нее, а кое-кто даже произнес важные заявления. Когда началась война, я надежно запер комнату. Мне казалось, что для сохранности статуи этого достаточно: она весила столько, что никто не отважился бы ее украсть. В итоге я сам приказал вытащить ее из норы и продал нью-йоркскому музею «Метрополитен». Всякий раз, приезжая в Нью-Йорк, я захожу в музей повидаться с ней. Она занимает там почетное место в сонме богов и богинь той же эпохи и происхождения. Не думаю, чтобы это действительно была богиня Милосердия, скорее богиня Лицемерия, если только такая существует. На ее лице написано коварство, и вместе с нею в мой дом пришло несчастье.
Все напасти, которые обрушились на меня после знакомства с этой богиней, я склонен объяснять ее пагубным влиянием: достаточно вспомнить шестерых обезглавленных китайцев. Надо ли добавлять, что в тот самый день, когда ее привезли в Нью-Йорк, Соединенные Штаты решили вступить в мировую войну?
Мои владения были надежно укрыты от любопытных глаз. Все посетители удивлялись: «Вот чудеса! Такая уединенность – и в самом центре Парижа!» Когда я купил этот особняк, мне говорили: «Вы слишком далеко забрались. Вы отклонились от оживленных путей, клиенты к вам не пойдут. Даже поставщики не захотят иметь с вами дела». Но чутье подсказывало мне, что они ошибаются и коммерческая деятельность неминуемо должна переместиться в западные районы города. Как мы знаем, с тех пор она продвинулась гораздо дальше, чем это сделал я, перемахнула Елисейские Поля (уже почти что вышедшие из моды) и вплотную подобралась к Булонскому лесу.
Манекенщицы в саду Поля Пуаре, Париж, 1910