Одевая эпоху

И я спрашиваю себя: иссякло ли в нем это дарование комедиографа или он до сих пор радует избранный круг ценителей, подобно тому, как в давние времена версальские фонтаны включали ради одного-единственного зрителя – короля? Зачастую я находил никому не ведомые таланты и открывал публике новые имена. Это я вывел на театральную сцену маленькую Дургу[144], индийскую танцовщицу Ванах Яхми, а также Ниоту Иниока, которая то изображала Вишну[145], то представала в облике Кришны[146]. Благодаря мне приобрели известность Кариатис[147] и многие другие, но самым моим грандиозным открытием так и остался Дюнуайе де Сегонзак. Впрочем, стоит упомянуть и еще одно, сделанное мной в прошлом году в Лондоне. Я имею в виду Андреа Леви: она пока еще мало известна, но пройдет немного времени, и о ней узнают все, потому что такие достоинства, как талант, искренность и выразительность исполнения, всегда покоряют сердца. Ни одна из звезд, чьи имена я назвал, не продолжила знакомства со мной, причем, удаляясь от моей орбиты, они тускнели одна за другой. Быть может, они не могли обойтись без меня, как планеты не могут обойтись без Солнца? Не стану объявлять об этом во всеуслышание, но ведь это факт: работу, которая дала им неоценимую возможность раскрыться, они получили с моей помощью, я оплодотворил их талант, спрямил им пути и открыл перед ними нужные двери. Я сумел вытащить из них самое лучшее, высветить все их дарования. И они, опьяненные аплодисментами, уже чувствуя себя на вершине славы, забывали, насколько важна была для них моя поддержка. Они думали, что отныне успех им обеспечен и теперь они «в обойме», как говорят в Париже. Бедняжки не знали, что славу надо постоянно подпитывать и подкреплять, а позиции, завоеванные однажды, надо защищать в неустанной борьбе и каждое утро одерживать победу, если хочешь оставаться знаменитостью в Париже.

Рисунок Жоржа Лепапа для Поля Пуаре, 1911

Взгляните на Мистингетт[148], разве она не сражается каждый вечер, отстаивая завоеванные позиции? Ее отчаянные усилия вызывают у меня безмерное восхищение. Это труд муравья, который каждый день отстраивает свое жилище после того, как публика растопчет его ногами. Нет ничего трогательнее этой борьбы, и нет ничего смехотворнее. Я хочу заступиться за старую артистку, хотя в свое время она поступила со мной очень скверно. В одном спектакле в «Казино де Пари» была сценка под названием «Оружие женщины», где Мистингетт изображала розу. Я сделал для нее прелестный костюм, стоивший в десять раз дороже тех денег, какие мне за него должны были заплатить, но я об этом не думал: мне хотелось создать нечто действительно прекрасное. И моя роза стала поистине царицей цветов.

Обложка книги «Модели Поля Пуаре, увиденные Жоржем Лепапом», 1908

У платья была юбка-кринолин, она состояла из огромных лепестков, отходивших от зеленого бархатного корсажа, который изображал чашечку цветка. Костюм дополняла бархатная шапочка в виде стебелька с ответвлениями, окаймленными бриллиантами. Не знаю, что случилось, но на первой репетиции она вдруг заявила, что не наденет это платье, якобы в нем невозможно танцевать (потом она много раз танцевала в гораздо более неудобных платьях). Она выдумывала все новые придирки с таким упорством и предвзятостью, на какие способны лишь актрисы.

Фрагмент вышивки на платье работы Дома моды Поля Пуаре, 1903. Музей Моды в Сантьяго, Чили

А суть была в том, что подписанный ранее контракт обязывал ее носить и в жизни, и на сцене только платья, созданные одной из моих бывших сотрудниц, чье имя недостойно этой книги. Я отказался от показа на сцене моего платья, которое должно было произвести сенсацию – я на это рассчитывал, – и не предложил взамен другого, поскольку, как мне казалось, не мог создать ничего лучше. На следующий день Мистингетт вышла на сцену в том самом платье, накануне раскритикованном и отвергнутом. Это была копия моей модели, произведенная другим модным домом.

Не очень-то приятно рассказывать эту историю, но это надо было сделать, чтобы читатель знал, какие разочарования и горести ожидают человека, решившего привнести чистую и естественную красоту в нездоровую и затхлую атмосферу театра или мюзик-холла.

Дениза Пуаре. Рисунок Жоржа Лепапа «Воспоминания о Тысяча второй ночи», 1911

Праздник Поля Пуаре «Тысяча вторая ночь», Париж, 1911

Мистингетт не раз говорила, будто я – единственный человек, которому удалось ее напугать: она не могла выдержать мой взгляд, так как не понимала, что за ним кроется. Наверно, она затаила на меня обиду, уж не знаю за что, а когда представился удобный случай, решила свести счеты. Так поступают все злопамятные бабенки. Но я больше не сержусь на нее.

Раз уж меня потянуло на откровенность, признаюсь: я охотно посещал выпускные балы в Высшей художественнной школе, куда меня приглашали каждый год. Меня завораживали эти бесшабашные праздники юности, где не было места напыщенности и снобизму. Помню, в частности, Ассирийский бал в духе «Мулен-Руж», один из самых удачных маскарадов, какие я когда-либо видел.