Одержимый женщинами

Вместо этого судьи военного трибунала, возможно, под влиянием политиков, сказали, что принимают во внимание его юный возраст, черт возьми, разве он принял во внимание юный возраст Полины? Они решили сделать скидку на то, что в момент совершения преступления он находился в состоянии опьянения, и даровали ему жизнь. Я был на скамье свидетелей. Не знаю, как я сумел сдержать ярость. На следующий день после вынесения приговора, узнав, что он будет заключен в местной крепости, я попросил перевода по службе. Осуществить это оказалось долгим и нелегким делом. Я засел за книги, чтобы научиться писать письма, обивал пороги мелкого и крупного начальства, вплоть до министра. Наконец два года спустя я получил назначение в этот город и звание старшего унтер-офицера. Не получилось, как я надеялся, служить в самой тюрьме, в логове этой мрази, чтобы отравить каждый час его пребывания, за то, что он отнял у нас – у меня и моей ненаглядной Полины. Но все же это было уже бальзамом на мои раны. Поверите ли вы, если я скажу, что я часто с биноклем в руках поднимался на самый верх маяка? Я мог рассмотреть только высокие серые стены, черные бойницы, но я знал, что он там, и моя ненависть к нему не слабела. Поверите ли, что после стольких лет томительной службы мое сердце забилось от радости, когда я услышал сообщение о побеге? Как только я услышал вой сирен, я знал, это он.

Это случилось больше трех недель назад. Сначала я решил, что он от меня ускользнул, не буду уточнять, при каких обстоятельствах, поскольку может пострадать репутация невинной новобрачной. Какое-то мгновение ночью он был от меня на расстоянии выстрела, я мог в упор убить его, а он ушел у меня из-под носа. Ход его мысли непредсказуем. Любой, и я в том числе, побился бы об заклад, что, прорвавшись сквозь наш кордон на мысу полуострова, а их было немало, он затеряется где-то на континенте, доберется до Испании или Италии, трудно сказать, куда именно. Так нет же! Он преодолел наш кордон, чтобы мы перестали искать его здесь. Он собирался уплыть на корабле. К счастью, вплоть до сегодняшнего дня ему это не удалось. Он где-то затаился, наверное, в городе. Не могу вам сказать, не имею права, где он укрывался вплоть до последнего времени. Могу только добавить, что это убежище вполне в его духе и что только благодаря его лживости и слабости женщин он сумел добиться необходимого ему пособничества.

Но уже поздно, Каролина. Вам нужно возвращаться домой. Когда мы его поймаем и я собственными руками расквитаюсь с ним, а может быть, это проделает целый взвод, то вы узнаете, как ему удалось сбежать. Сегодня я не могу разгласить эту тайну. И вы сами сумеете рассудить, насколько чудовищна его гнусная склонность развращать невинность.

Я пришла домой в сумерках. Тишину прорезали крики чаек и шум прибоя. Я была совершенно выбита из колеи. Всю дорогу, пробираясь лабиринтом улочек с белеными стенами, я слышала в ушах голос Мадиньо, представляла себе страдания, через которые прошла юная арлезианка. Меня ужасали страшные картины грубого совокупления, тщетной мольбы и слез. Я бежала через сад, напрасно стараясь отогнать их от себя. Полина, распростертая на соломе, во власти насильника, Эмма – на полу фургона, украшенного свадебными лентами, все смешалось у меня в голове. Не знаю, сколько времени я воевала с тремя входными замками, но как только попала в дом, тут же захлопнула дверь, навалившись на нее всем телом, и закрылась на все засовы, словно за мной гнался осиный рой.

Я зажгла люстру в вестибюле. Отдышалась. В доме было тепло и спокойно. Я с облегчением услышала привычное тиканье часов с маятником, вдохнула приятный запах мастики. Как обычно, я положила свою сумку и ключи на китайский столик с выгнутыми ножками, повесила плащ на вешалку из полированного орехового дерева и взглянула на себя в зеркало. В своих глазах я увидела только отблеск затихающего волнения. Пригладила волосы. Я носила шиньон на затылке, чтобы выглядеть именно так, как представляют себе директрису пансиона. После вечерней ванны я проводила щеткой по волосам ровно сто раз: от корней до самых кончиков. Они доходили мне до бедер и были темными и блестящими. Но я распускала их, только когда не было посторонних глаз. На уроках я еще надевала очки, в которых вовсе не нуждалась, в них были вставлены обычные стекла, только чтобы выглядеть пострашнее. Люди ужасно глупы!

Что еще я тогда сделала? Кажется, поправила пояс на юбке, разгладила складку на белой рубашке с большим воротником. Потом пошла на кухню, она всегда была открыта, когда я была в доме одна. Войдя туда, я зажгла свет, не зная, что попадаю в ад.

Он был там, он спрятался за створкой двери!

Я почувствовала его присутствие позади себя еще до того, как он схватил меня, зажал мне рот рукой, чтобы заглушить крик. Не помню, кричала ли я. Я увидела его нож, жуткий, таким разделывают мясо. Ноги подо мной подкосились. Задыхаясь, я услышала, как он шепчет мне на ухо:

– Хотите жить, ведите себя спокойно.