Она умоляюще обращает ко мне расширенные от страха глаза, но сочувствия у меня не вызывает. Я испытываю сладкую месть. Наконец-то могу наказать ее за все те мгновения, когда она упивалась моим смущением и еще усиливала его своими пошлыми намеками. Я добрую минуту выдерживаю ее в этом состоянии ужаса в ожидании, пока она наконец зажмурится от ужаса, ожидая предстоящую пытку, закроет лицо руками, когда в конце концов она уже будет стремиться к тому, чтобы неизбежное произошло и как можно скорее, когда все ее существо будет одновременно отвергать его и мечтать о нем, тут я и наношу удар. Крик застревает комом у нее в горле, она впадает в оцепенение и прострацию. Потом всей тяжестью валится на диван – нелепая, запыхавшаяся, платье задрано до самых ляжек, трусы спущены ниже подвязок и тогда долго-долго, с полным удовольствием я толчками всаживала ей в тело мое жало – до самой последней капли.
Затем она с трудом поднимается на ноги, поправляет одежду и для виду жалуется. Я ей сообщаю, что в жизни не видела таких упругих ягодиц, и вот она уже пришла в чувство. Злословила она лучше, чем соображала, но, должна отметить, злопамятностью не отличалась. Она тут же продолжала разговор на том месте, на котором мы его прервали. На сей раз, роясь в ящике в поисках денег, чтобы заплатить за доставленную ей боль, она снова вернулась к теме поиска сбежавшего из крепости каторжника:
– Знаете, как он прорвался сквозь кордон? В чьем-то грузовичке поздней ночью. А знаете, почему грузовичок не обыскивали? Потому что он принадлежал новобрачным, направлявшимся в свадебное путешествие. До чего деликатные эти военные! Правда, у меня на этот счет есть кое-какие мысли.
Мне-то их знать было совершенно не интересно, но из чистой вежливости, что понятно, я задала ей вопрос и присела на предложенный стул.
– В этом месяце была одна-единственная свадьба, – ответила она, понизив голос. – У мсье Севере-на и его подчиненной Эммы, она рисует у них рекламы. Я лично причесывала девчушку перед церемонией. Дивные волосы! Правда, пришлось с ними повозиться, получилось очень удачно. Короче, они купили старую карету скорой помощи – еще времен войны 14-го года, чтобы отправиться на ней в поездку на медовый месяц. Почти даром, я-то точно знаю, мой муж им и продал. Ну и вечером тронулись в путь. А вон что вышло!..
Молчание. Ей нравилось держать слушателей в напряжении. Я имею в виду других ее собеседниц, потому что мне только хотелось побыстрее вернуться домой.
– Что именно? – спросила я, чтобы поддержать разговор.
Быстрый взгляд на дверь. Подошла ко мне, приобняла и почти шепчет:
– Той же ночью один человек, которого я знаю с виду, своими глазами видел, как этот Северен вернулся в город и совсем один. Хорошо, что вы сидите, – он был босиком и в пижаме!
Признаюсь, я не сразу поняла значимость этого откровения. Я тоже знала с виду мсье Северена, который руководил отделом рекламы в одном агентстве, прямо в порту. Я сталкивалась на улице с его невестой, та еще ломака – вся извивалась как угорь и носила прозрачные платья, чтобы все на нее смотрели. Я бы тоже с радостью сделала ей укол, чтобы увидеть, как с нее слетит эта надменность. Я слышала, что они были любовниками долгое время до того, как поженились. Моя кухарка даже высказала в моем присутствии странное предположение, от которого меня бросило в краску: мсье Северен, судя по его внешности, не мог причинить невесте большого вреда. Я прочитала в одной книжонке, случайно обнаруженной на чердаке, что мужчина маленького роста, наоборот… Ладно, замнем для ясности. Об этом я лично ничего сказать не могу, поскольку не имею опыта в подобных делах. Во всяком случае Балаболка замолчала только для того, чтобы насладиться моим замешательством, потом добавила:
– Ну я-то могу мозгами раскинуть!
И постучала пальцем по виску. Снова быстрый взгляд на дверь. Ее лицо, от которого разило духами, вплотную приблизилось к моему.
– Вы что, не понимаете? – сказала она. – В ту ночь сбежавший оказался на их пути. И он угнал грузовичок с невестой. С тех пор Северен затаился дома, но ее больше никто не видел!
– Послушайте, но он же должен был обратиться в полицию, пожаловаться! – возразила я.
– Гордость не позволяет.
– Наверное, поссорились по дороге.
Она развела руками, как бы говоря, что я могу думать все, что хочу, и рассчиталась за укол. Разумеется, эта купюра заставила меня слегка пожалеть о проявленной по отношению к ней жесткости, я удержала ее за руку, когда она собиралась идти к двери, и задала вопрос, чтобы доставить ей удовольствие и дать возможность поговорить еще:
– Но вы-то сами что думаете? Почему она не вернулась?
– Гордость не позволяет. Мужчина, который ее похитил, шесть лет не видел женщин. Нужно продолжать?.. Возможно, он ее придушил, когда закончил дело. Теперь ее вернет океан.