Одержимость

– Жаль, что я не успел узнать его получше. Он был умным парнем. Я наблюдал за ним – он часами сидел на острове, ловил рыбу, и я спрашивал себя: о чем он думает?

– О чем думаешь ты, когда ловишь рыбу?

– О тебе, наверно.

– Обо мне? – Она улыбнулась.

Он поднес зажигалку к погасшей сигарете.

– О тех счастливых временах, когда мы были вместе. Когда мы познакомились. О том, как мне тебя вернуть.

Он повернулся и посмотрел на нее. На миг они остановились и заглянули друг другу в глаза. Потом Алекс отвела взгляд, уставилась в землю.

– Уже по-настоящему холодает, – сказала она и пошла дальше.

– Тебе обязательно возвращаться сегодня в Лондон?

– А ты почему спрашиваешь?

– Я бы хотел, чтобы ты осталась. Мы бы пообедали. Или могли бы выехать куда-нибудь. Мы собирались встретиться на этой неделе.

– А к тебе тут пташка какая-нибудь не залетает?

– Пташка? Да с чего ты взяла? Нет, никто ко мне не залетает.

– А кто же носит эти сапоги?

– Я не знаю, чьи это сапоги, – смущенно пробормотал он, покраснев. – Думаю, они достались нам вместе с домом.

Она улыбнулась:

– Я не против, если ты… ну, ты понимаешь…

Он отрицательно покачал головой.

– Так ты останешься?

– Я поужинаю, а потом должна буду вернуться.

– Останься на ночь, расслабься. А то ты как сжатая пружина… я лягу в свободной комнате… а ты можешь в моей – там хорошо и тепло.

– Посмотрим.

Они вошли в крохотную гостиную. Пока Дэвид растапливал камин, Алекс оставалась в пальто.

– Я пользуюсь этой комнатой, только когда кто-нибудь приезжает, а так живу в кухне.

– Меня вполне устраивает кухня.

– Нет, когда натопится, тут уютно. Тебе нравилась эта комната.

Она кивнула, окинула взглядом фотографии, старую побитую мебель и древний музыкальный центр «Банг и Олуфсен». Вспомнилось, как они его покупали – ей понравился дизайн. А сегодня эта штука казалась такой неуклюжей громадиной! На стене висела фотография – Фабиан на трехколесном велосипеде. А рядом другая, совсем недавняя, черно-белая – крупный план, анфас, взгляд тот самый, пронзительный, который всегда выбивал ее из колеи, заставлял отворачиваться. Она посмотрела на язычки пламени в камине, вдохнула приятный запах дымка.

– Через несколько минут разгорится – и будет хорошо и тепло. Поставь музыку, если хочешь, – предложил Дэвид, направляясь к двери.

– Что ты теперь слушаешь?

– В основном Бетховена. Ты почему улыбаешься?

– Да так.

Он вышел на кухню, Алекс следом, снова улыбаясь про себя.

– Мне, наверное, это кажется забавным. Я сколько пыталась тебя приучить к классической музыке, но ты ее не принимал, говорил, что, слушая классику, чувствуешь себя стариком. И всегда слушал сплошную попсу.

– Ну, мне еще нравился джаз, – поправил он.

– Забавно, как все мы меняемся.

– Ты изменилась? – Он включил воду и принялся мыть руки.

– Да.

– А я думаю – нет.

– Я была беззаботной, как ты. Теперь стала серьезной. И ты тоже.

– По крайней мере, мы изменяемся в одном направлении.

«К сожалению, это не так», – с грустью подумала она.

* * *

Они сели за кухонный стол лицом друг к другу. Между ними на столе помаргивала свеча в блюдце. Дэвид разложил по тарелкам тушеное мясо.

– Тебя не беспокоит, что это мясо твоей же овцы?

– Нет. Наверно, беспокоило бы, когда я жил в Лондоне. Загородная жизнь меняет мировоззрение.

Она нанизала на вилку кусочек мяса, подула на него, попробовала.

– Вкусно, очень вкусно.

Он с гордым видом пожал плечами.

– Дэвид, есть и еще одна причина, по которой я хочу снова встретиться с медиумом.

– Картошки?

Она кивнула.

– Я думаю, Фабиан, возможно…

– Морковку?

– Спасибо.

– Возможно что?

– Ты знаешь, у него была девушка – Кэрри?

– Да.

– После Рождества она ушла от него.

– Правда? Он мне не говорил.

– Он говорил мне. Но сказал, что сам от нее ушел… вероятно, из гордости.

– Никому не нравится признавать, что его бросили.

– Верно. Но я подумала, ей нужно сообщить…

– Конечно.

– Я съездила к ее матери. Мать давно ее не видела, сказала, что та уехала в Штаты, и показала мне несколько открыток. Те, что Кэрри прислала ей в последнее время.

Дэвид налил им вина.

– Я разбирала вещи Фабиана и нашла несколько похожих открыток и письмо от Кэрри, в котором она писала, что не хочет больше его видеть. Мне показалось странным, что у него те же открытки… зачем ему пустые открытки – все из Бостона?

Он пожал плечами.

– Я увела одну открытку у матери Кэрри и сравнила почерки на открытке и в письме. Они, на мой взгляд, отличались, и я показала их специалисту.

– Графологу?

– Да. Все не могла вспомнить, как это называется. Дэвид, надпись на открытке, отправленной из Бостона неделю назад, сделана не рукой Кэрри. Это написал Фабиан.

Он сел и уставился на нее сквозь парок тушеной баранины и мерцающий свет.

– Ты абсолютно уверена?

– Да.

Он покачал головой:

– И что ты этим хочешь сказать?

Алекс повела плечами.

– Ты хочешь сказать, что он все еще жив?

– Ты ездил во Францию.

Он проглотил кусок мяса, побледнел. Задумчиво кивнул.

– И что все это значит?

– Вот поэтому я хочу увидеть медиума.

Он долго молчал. Еда остывала перед ним на тарелке.

– Я уверен, какое-то объяснение этому есть, – сказал он наконец. – Вероятно, очень простое.