Одержимость

Ей не понравился его голос – он, казалось, был вовсе не рад звонку. Алекс напомнила себе, что сегодня суббота, уже половина одиннадцатого вечера. Она бы тоже не порадовалась, если бы кто-нибудь позвонил ей в такое время и спросил, не примет ли она к рассмотрению рукопись.

Послышалось резкое дребезжание. Господи боже, кто-то пытается открыть дверь.

Алекс огляделась, ничего не увидела. Звук повторился, где-то далеко внизу. И снова лай собаки. Она подбежала к окну, посмотрела вниз. Какая-то машина наполовину заехала на тротуар, рядом стоял взволнованный Филип Мейн и смотрел вверх.

Уже? Как он мог так быстро приехать? Повозившись с оконной защелкой, Алекс отперла ее, открыла окно, посмотрела вниз. Нет, он не смог бы приехать так быстро. Слишком уж быстро.

– Алекс, что с тобой?

Время исчезало куда-то целыми ломтями. Что происходит? Что, черт возьми, происходит?

– Алекс? Мне сломать дверь?

– Нет, – слабым голосом ответила она. – Я дам тебе ключи.

Она бросила вниз ключи, увидела, как он отскочил в сторону, услышала звон металла об асфальт.

Вздохнув с облегчением, она прошла по своему кабинету. За дверью раздалось рычание; открыв, Алекс увидела небольшого черного бультерьера. Пес стоял, агрессивно обнажив зубы, с его черных десен капала слюна. Он издавал глухой рык.

По лестнице прозвучали быстрые шаги, и на площадке появился Мейн – растрепанный и тяжело дышащий.

– Блэк! – крикнул он. – Фу!

Пес злобным взглядом смотрел на Алекс, ожидая команды «Фас!».

– Блэк!

Пес неохотно отступил.

Мейн протянул руки, положил ей на плечи:

– Как ты?

– Ничего, все в порядке.

– Я решил приехать сам. Что с тобой? Что случилось?

Алекс посмотрела на него, и слезы хлынули ручьем.

– Не знаю, Филип, я не знаю, что происходит.

– Господи. – Он порылся в кармане, вытащил носовой платок. – Ну, ты никуда не годишься.

– По телефону… Я услышала кого-то по телефону.

– Там?

Она кивнула и взяла платок.

– Извини, он немного несвежий.

Она сжала платок в руке, промокнула глаза. Он подвел ее к дивану, и они оба сели. Порывшись в кармане, Филип вытащил пачку сигарет. Она посмотрела на собаку – та огляделась без всякого интереса, потом засеменила из комнаты.

– Когда я тебе звонила, кто-то снял трубку.

– Сейчас здесь никого нет – я осмотрел все, пока поднимался. Все окна заперты, насколько я вижу. Ты уверена?

Она кивнула.

– Это не могло быть какое-то ошибочное соединение, совсем с другого номера?

Она уставилась на него.

– Мне казалось, это где-то совсем рядом.

– Что «это»?

– Ну, человек, не знаю кто.

Мейн предложил ей сигарету.

– Что ты здесь делаешь в такой час в субботу?

– Мне… мне понадобился твой телефон… дома его у меня нет. Извини… потревожила тебя?

– Не больше, чем тот парень из Порлока потревожил Кольриджа. Ты, возможно, лишила человечество величайшей поэмы всех времен… я как раз собирался ее написать…[14] – Он улыбнулся.

– Извини. Не понимаю, что происходит.

– Я отвезу тебя домой.

– Нет. – Она отрицательно покачала головой. – Не хочу домой.

– Не останешься же ты здесь. Я тебе не позволю. Думаю, тебе нужно отдохнуть. – Он протянул ей зажигалку. – Можешь переночевать у меня. – Он поймал ее взгляд, уставился на нее. – У меня есть свободная комната. Договорились?

Она улыбнулась и кивнула, потом поморщилась – уж слишком крепкие были у него сигареты. Отнесла рукопись Стенли Хилла в кабинет Джули, положила на прежнее место.

– Не знала, что ученые пишут стихи, – сказала она, возвращаясь в свой кабинет. – Ты мне когда-нибудь покажешь свои?

– Посмотрим, – загадочно улыбнулся он.

* * *

После первой порции виски стало получше. Алекс улеглась на полу на толстенном ковре перед камином. Стены до самого потолка были уставлены полками с потрепанными, зачитанными книгами. Повсюду дерево и кожа, панели из превосходного дерева, мебель из цельного массива, старинная, но простая, хорошо отреставрированная. Кожаные кресла – большие, плотные, – и солидный кожаный диван.

– Не понимаю, почему ты так возражаешь против этого?

– Потому что это чушь свинячья. Одна брехня. Мы умираем – и нас больше не существует.

Он хлопнул в ладоши, сильно и неожиданно, отчего Алекс даже подскочила, а собака подбежала к нему с возбужденным лаем.

– Как ты можешь такое говорить?

– Я знаю. Это доказано. Лежать, мальчик, лежать! Господи боже, ты же умная женщина, не можешь же ты до сих пор верить в Бога! После Дарвина попам больше нечего делать.

Филип выдохнул облачко дыма. Резкие, острые черты лица на миг затуманились и смягчились, пока дым обволакивал его. Это придало ему демонический, сатанинский вид, и на миг крохотная дрожь сомнения на его счет закралась в ее мысли.

– Если бы мы были наполовину духами, наполовину людьми, то обладали бы свободной волей, девочка моя. Но у нас ее нет, мы все пленники наших генов, наша жизнь расписана – ДНК, компьютерная программа в наших генах, полученная от отца и матери. Цвет глаз, размер попы – всё.

Она усмехнулась, снова расслабившись.

– Даже способ мышления, – добавил он.

– У нас есть свобода воли.

– Чепуха. У тебя и у меня не больше свободы воли, чем у собаки, чем у Блэка.