Уилбер: Символы не создают материальную или биологическую сферы (уровни 1 и 2), но они буквально создают ментальные сферы (уровень 3 и части уровня 4). Но дело не только в том, что это более высокие ментальные уровни, а символы их отражают. Более высокие ментальные уровни и есть символы. Они состоят из символов так же, как дерево состоит из дерева. Поэтому обратите внимание на то, что мы сейчас обсуждаем эти две общих сферы – ментальную и субментальную – и что символы в отношении каждой из них играют разную роль. Они, по сути, отражают субментальный мир, но помогают создать ментальный мир. В первом случае они попросту репрезентируют, или отображают; во втором – они также и «презентируют», или создают. Например, символ «камень» отображает независимо существующий камень. Уберите сам символ, и камень (или чем бы он ни был) все равно останется. Язык не создает мир. Но такие вещи, как зависть, гордость, поэзия, справедливость, сострадание, цели, ценности и добродетели, существуют лишь внутри и в качестве потока символов. Стоит только убрать символы, и все эти вещи исчезнут. Измените символы, и вы измените смыслоощущение этих сущностей. Различные языки делают именно это; вот где уорфовские концепции могут быть применены.
RV: Итак, получается, что различие между символами, которые репрезентируют субментальные сферы, и символами, которые создают ментальные сферы, это то же самое различие между эмпирико-аналитическими и герменевтико-историческими способами познания?
Уилбер: Безусловно то же самое. Именно по этой причине методологии, интересы, структуры и процессы верификации настолько отличаются в этих двух формах познания. Понимаете, если вы работаете с эмпирико-аналитическим способом познания, вы, по сути, работаете с «зеркальной» моделью истины – моделью, прославленной позитивистами, как, например, в ранних трудах Витгенштейна. Утверждения истинны, если они правильно отражают факты, – в таком вот духе. Эмпирическое утверждение истинно, если оно более или менее верно отражает, или отображает, или репрезентирует, чувственный мир. Так и должно быть. Данная модель хороша для эмпирического типа истины [подробнее см. в главе 2]. Но когда дело доходит до чисто ментального, или феноменологического, мира, то простая зеркальная, или только лишь отражающая, модель перестает работать. В некотором смысле вы все еще занимаетесь отражающей деятельностью (все еще предлагаете теоретические карты и модели, как мы обсуждали это ранее); однако вы более не используете символы для отображения несимвольных событий. Вы используете символы для рассмотрения других символов в процессе, который создает новые миры с новыми возможностями и новыми истинами. И эти истины не имеют эмпирической, или исключительно сенсорно-чувственной, природы, а посему простая зеркальная модель здесь не применима. Или мы могли бы выразить это в виде аналогии: в эмпирических утверждениях вы пытаетесь отражать более низкие сферы через символы, с тем чтобы лучше их постичь. Но в ментальном мире, где символы рассматривают символы, это подобно использованию одного зеркала в попытках отразить другое зеркало, что само по себе отражает уже отраженное – и так далее в круге осмысления, который мы с вами вместе создаем всякий раз, когда ведем беседу. Это герменевтический круг. Самость осознает себя только через принятие на себя роли другого, – но то же самое равно истинно в отношении и самого другого. И вот мы, два зеркала-в-дискурсе, совместно творим друг друга в коммуникативном взаимообмене. И то, как вы ориентируетесь в этом мире, в этом герменевтическом круге, радикально отличается от подбрасывания камней и наблюдения, падают ли они с одинаковой скоростью в условиях вакуума, верно? В эмпиризме символы, используемые вами для репрезентации мира, просто более или менее отображают этот мир. Но в ментальном и языковом мире символы, которые вы используете, участвуют в создании этого мира, и в этом существенное различие.
RV: Что же происходит, если игнорировать это различие?
Уилбер: Феноменологи пытаются превратить все эмпирические истины в исключительно субъективные «со-творения», или соконструкты. Знаете, дескать, человеческий разум помогает соконструировать грязь и так далее. Сходное происходит и с излишне расширенной версией гипотезы Сепира – Уорфа. Эмпиристы же, с другой стороны, пытаются редуцировать герменевтический круг до категории исключительно сенсорно-чувственных транзакций. Но, поскольку они не могут обнаружить какие-либо чувственные референты, они объявляют разум «черным ящиком». Они отказываются пытаться картографировать герменевтический круг и вместо этого удовлетворяются «отслеживанием мышечных судорог», как выразился Толман. Философия вырождается в исключительный позитивизм, а психология – в исключительный бихевиоризм.
RV: Следовательно, общая парадигма…
