Очарованная жизнь (ЛП)

Под действием заклинания змеи застыли и раскинулись веером над нижними юбками Джулии, будто балетная пачка. Все увидели, что Джулия  порвала оборку нижней юбки, когда строила домик на дереве, и небрежно заштопала ее красной шерстяной ниткой.

– Тебя укусили? – спросил Крестоманси.

– Нет, – ответила Джулия. – Суп сбил их с толку. Я пойду переоденусь, если не возражаешь.

Она вышла из комнаты, шагая очень медленно и осторожно, и Милли пошла с ней. Пока слегка позеленевшие лакеи вытирали разлитый суп, Крестоманси сказал:

– Я не потерплю злобности за столом. Гвендолен, будь добра, отправляйся в игровую. Еду тебе принесут туда.

Гвендолен молча встала и ушла. Поскольку Милли и Джулия не вернулись, стол в тот вечер казался опустевшим. На одном конце звучали сплошные акции и доли Бернарда, а на другом – снова статуи мистера Сондерса.

Кот заметил, что Гвендолен выглядела торжествующей. Она чувствовала, что наконец-то произвела на Крестоманси впечатление. Так что она с энтузиазмом возобновила наступление в воскресенье.

В воскресенье Семья нарядилась в лучшие костюмы и отправилась в деревенскую церковь на утреннюю службу. Предполагается, что ведьмы не любят церковь. Также предполагается, что здесь они не могут пользоваться магией. Но это никогда Гвендолен нисколько не останавливало. Миссис Шарп много раз замечала по этому поводу, что это показатель того, каким исключительным талантом обладает Гвендолен. Гвендолен села рядом с Котом на скамье Крестоманси, выглядя воплощением скромной невинности в своих воскресных шляпе и платье английской вышивки[5] и нашла место в молитвеннике, будто настоящая праведница.

Деревенские толкали друг друга локтями и шептались о ней. Это понравилось Гвендолен. Ей нравилось быть знаменитостью. Она продолжала притворяться праведницей, пока не началась проповедь.

Викарий нетвердой походкой взобрался на кафедру и заговорил неубедительным невнятным голосом:

– Поскольку в нашем приходе многие еще не очистились от порока…

Это было, несомненно, дельным замечанием. К несчастью, всё остальное таковым не было. Неубедительным невнятным голосом он рассказывал неубедительные невнятные эпизоды из своей прежней жизни. Он связывал их с неубедительными невнятными событиями, которые, как он думал, происходят в мире сегодня. Он говорил, что им лучше очиститься от пороков, иначе могут случиться разные вещи (он забыл упомянуть какие именно). И это напомнило ему о неубедительном невнятном высказывании, которое повторяла ему его тетушка.

Мистер Сондерс к этому моменту заснул, как и Бернард-доли-и-акции. Старая леди в митенках кивала. Один из святых на витражных окнах зевнул и поднял епископский посох, чтобы элегантно прикрыть рот. Он обернулся на свою соседку – внушительную монахиню. Ее одеяния спускались жесткими складками, словно пучок веток. Епископ вытянул витражный посох и постучал монахиню по плечу. Она возмутилась, шагнула в его окно и начала трясти его.

Кот увидел ее. Он увидел, как цветной прозрачный епископ бьет монахиню по апостольнику, а монахиня платит ему той же монетой. Тем временем волосатый святой рядом с ними прыгнул к своему соседу – царственному святому, державшему макет Замка. Царственный святой уронил макет и, сверкая стеклянными ногами, помчался прятаться за одеяниями жеманно улыбавшейся святой. Волосатый святой ликующе прыгал по макету Замка.

Одно за другим ожили все окна. Почти каждый святой поворачивался и дрался с соседом. Те, кому не с кем было драться, либо подтягивали кверху свои одеяния и выделывали глупые танцевальные па, либо махали викарию, который продолжал бормотать, ничего не замечая. Крохотные человечки, дувшие в трубы в углах окон, прыгали, скакали, резвились и корчили прозрачные рожи всякому, кто смотрел. Волосатый святой вытащил царственного из-за спины жеманно улыбавшейся леди и гнался за ним из одного окна в другое мимо остальных сражавшихся пар.

К этому моменту заметили уже все прихожане. Все таращились, или шептались, или наклонялись, вытягивая шею туда и сюда, чтобы видеть сверкающие стеклянные пятки царственного святого.

Поднялась такая суета, что мистер Сондерс проснулся, озадаченно оглядываясь. Он посмотрел на окна, понял и пронзительно посмотрел на Гвендолен. Она сидела, скромно опустив глаза – воплощение невинности. Кот бросил взгляд на Крестоманси. Насколько он мог понять, Крестоманси внимал каждому слову викария и даже не заметил творящееся на окнах. Милли сидела на краешке скамьи, выглядя взволнованной. А викарий по-прежнему бормотал, не замечая суматохи.