– Он со мной с тех самых пор, как я купил остров, – сказал Диоген. – Я всецело доверяю ему. Он не готовит – этим занимаюсь я, – но содержит дом в порядке, делает покупки и исполняет другие мелкие обязанности, которые я нахожу утомительными.
– Где он живет?
– В коттедже садовника за платановой рощей на берегу.
Он коротко коснулся ее руки и повел ее к задней лестнице.
– Может быть, ты хочешь освежиться после путешествия? Позволь, я покажу тебе твои комнаты.
Она поднялась за ним по ступеням. Они оказались в гостиной второго этажа, которая имела выход на веранду в задней части дома. Отсюда открывался впечатляющий вид на север, на острова по кромке залива и огромное водное пространство за ними. Солнце уже коснулось горизонта и вот-вот должно было исчезнуть. Окна были открыты, и ветерок с моря надувал кружевные занавеси, проникал внутрь, даря прохладу.
– Это твое крыло, – сказал Диоген. – В твоем распоряжении три спальни и гостиная, камин и маленькая кухня. Вход только с задней лестницы. Все очень уединенно.
– А где спишь ты?
– В переднем крыле. – Он помедлил. – Разумеется, это размещение очень условное и может… изменяться.
Констанс прекрасно поняла, что он имеет в виду.
Он поставил ее чемодан и кофр на пол.
– Я хочу, чтобы ты сама выбрала себе комнату и устроилась там. Жду тебя в библиотеке, чтобы выпить. Шампанское тебя устроит?
Ее пронзило странное ощущение. Констанс не знала, хватит ли ей сил пройти через все это.
– Спасибо, Питер.
Он улыбнулся и взял ее за руку:
– На Идиллии я Диоген. Здесь я – тот, кто я есть. Здесь только семья. – Он помолчал. – И, говоря о семье, мы должны в какой-то момент обсудить, что будем с этим делать.
– Ты о чем?
– Моя дорогая, мы должны подумать о нашем сыне. И конечно, есть еще сын моего брата. Тристрам. Я хочу, чтобы все мои кровные родственники ни в чем не знали нужды.
Констанс задумалась:
– Послушай, мой сын на попечении монахов Гзалриг Чонгга. Лучшего места я ему и пожелать не могу.
– Я согласен. Пока. Обстоятельства могут измениться.
– Что касается Тристрама, то ему сообщили об исчезновении отца, и я полагаю, когда о его смерти будет объявлено официально, Тристрам об этом узнает. Пока он в закрытой школе, но, может быть, когда придет время, мы станем его опекунами.
– Идеальный план. Я почти ничего не знаю о единственном живом сыне моего брата и с нетерпением жду более тесного знакомства с ним. А пока я с тобой прощаюсь.
Он взял ее руку и поднес к своим губам, но Констанс мягко высвободила ее. Диоген, похоже, не обиделся.
– В шесть часов в библиотеке.
Он ушел, а она осталась в гостиной, глядя в окно на море. Солнце уже исчезло за горизонтом, и океан излучал теплый свет.
Констанс прошла по трем комнатам, предоставленным в ее распоряжение, и выбрала ту, окна которой выходили на восток – с видом на архипелаг крохотных необитаемых островков, – чтобы встречать восходящее солнце. Среди ее одежды не было ничего хотя бы мало-мальски пригодного для климата Флориды. Она взяла так мало вещей из особняка на Риверсайд-драйв, и никакого памятного подарка от Алоизия, ничего, что напоминало бы ей о нем, – это только причиняло бы ей боль.
В шесть она вошла в библиотеку и замерла в дверях, потому что у нее перехватило дыхание.
Диоген, сидевший в «ушастом» кресле у маленького камина, поднялся:
– Я немало сделал, чтобы тебе было хорошо в этой комнате. Здесь сердце нашего дома.
Констанс прошла внутрь. Это была роскошная комната высотой в два этажа. На полу лежали персидские ковры, вдоль стен протянулись книжные шкафы, на медных направляющих стояла подвижная дубовая лестница для доступа к верхним полкам. Одна стена была сплошь покрыта небольшими картинами, как в мастерской художника девятнадцатого века. В дальнем углу стоял великолепный клавесин, покрашенный и инкрустированный.
– Какая красота… – прошептала Констанс, подойдя к инструменту.
– Клавесин флорентийского мастера Винченцо Соди, тысяча семьсот восьмидесятый год. Толкачики с двойной лангетой и мягким и жестким кожаным плектром на манер тангентенфлюгеля. Приятный звук.
– С нетерпением жду, когда сяду за него.
– На полках ты найдешь все свои любимые книги в редких изданиях и еще много новых для тебя названий, прекрасных и причудливых. Например, «Livre de Prierès»[31] Верга в пергаментной обложке – это самый близкий аналог иллюминированного манускрипта девятнадцатого века. Или исключительно редкие гравюры «Сумерки в Ти-Три» австралийских художниц Тиг и Рэд, и это только один из примеров. Да, а еще картины! Ты уже, кажется, разглядела – тут Бронзино, Понтормо, Ян ван Эйк, Питер Брейгель Старший, Пауль Клее.
Диоген кружил по комнате, словно в танце, показывая то в одну сторону, то в другую.
– В другом углу ты увидишь самые разные музыкальные инструменты. А в тех шкафах – игры, карты, головоломки, шахматы и го. А вот это сооружение – кукольный домик Эдвардианской эпохи.