Обряд копья

А чужак-то уменьшился. Вот только мне легче не стало — он ускорился, даже без бурления начал прыгать за мной. Во мне разгоралось всё больше злости, боль в ноге лишь подстегнула меня. Люди тоже развиваются быстро! Я поймал чужака на одновременном прыжке и ударе — он потерял равновесие, расплывшись на миг. Мне этого хватило сразу для четырёх быстрых росчерков лезвием, то загудело в воздухе, чуя добычу. Сразу обе руки отлетели прочь, а потом и восстановившаяся голова отлетела в сторону — я учёл свою прошлую ошибку.

— Прочь! — резко закричал Дрим, будто шторм начался.

Но я и сам увидел — чужак забурлил по-особенному, заходил весь ходуном, теряя форму, и взорвался! Я видел это уже из-за укрытия, зная об этой особенности чужих. Всё вокруг покрылось мерзкой жижей, шипящей на воздухе, источающей ядовитый дым — надышишься таким, и уже ничто не спасёт, сам станешь чужаком, медленно сгнивая день за днём. Мерзкие твари.

Дрим залил всё вокруг алым пламенем, чтобы уничтожить даже следы чужого. В жарком гуле огня я услышал, что лес снова ожил.

— Молодец, — коротко прошуршал Дрим и повёл меня прочь, впрочем, недалеко.

Мы остановились на ночлег на мягком валежнике у раскидистого рима. Нарвали душистых веток для постели, Дрим развёл костёр, расставив вокруг него палочки с мясом птицы, которую неизвестно когда поймал старший охотник.

— Хорошо бился. Очень мало кто может похвастаться убитым чужаком через пару недель после двенадцатого цветения.

Это единственная фраза, которую проронил Дрим перед сном. Мы улеглись спать у огня, спина к спине. Ни один зверь не тронет нас во время сна. Договор священен.

На утро Дрим отвёл меня чуть в сторону, где журчал куцый ручеёк, чтобы я мог напиться и умыться. И мы пошли дальше. Тишина меня угнетала, в животе бурчал лёгкий голод — завтракать в походе было не принято, но по пути мы собирали дары леса, то перекусили свежими побегами деревца, то травой, которую знал старший охотник. Голод не тётка, продержаться до ужина будет не сложно, пусть и не привычно для меня.

Всю дорогу Дрим то одобрительно кивал на найденные мной следы, жестами показывая, кто мог их оставить, то развешивал обидные оплеухи за пропущенные. Мышцы болели от усталости, а в глазах уже двоилось с непривычки, но я держался, не подавая виду. Никто.

Во мне боролись две противоположности. С одной стороны, я только что победил на обряде священного копья, убил чужака! И меня распирало от гордости. С другой, я понимал, что чужака я убил под присмотром Дрима, с обрядом вообще странно всё случилось. А горшочка как не было — так и нет. Стихия меня вроде и приняла со своими видениями, с другой, не давала ни сил, ни скорости, как должна была.

Так что во второй раз я уснул сразу, как доел, проснулся уже под боком у старшего, когда он проснулся с рассветом. Разбитый и уставший дальше некуда. Безумно хотелось проклясть всё, забиться под корни дерева и, выставив перед собой кинжал, отбиваться от требований выступать дальше.

Но никто не должен знать о моём дефекте. Так что я вяло поплёлся за переставшим спешить охотником. День скомкался в кусок глины, меня всё чаще наказывали за невнимательность, но у меня просто не было моральных сил на то, чтобы быть внимательным. В горле обосновался ком обиды на весь мир. Будь у меня горшочек, я бы лучше справился с первым выходом.

Ночью перед сном, вжавшись в тёплый бок спящего охотника, я расплакался. Тяжело глотая слёзы отчаянья, старался только ничем не выдать себя, напрягся, как камень, чтобы не выдать дрожи.

Проснулся уже днём, под боком горел костёр, солнце припекало в зените. Я был в недоумении. Давно так много не спал, года три точно.

— Проснулся, наконец, — недовольно прошелестела волна голоса.

— Да, простите, Дрим.

Неожиданно, от него не было злости, он сидел у костра, протянул мне палочку с мясом, в которое я тут же вцепился зубами. Я ел и чесался весь от укусов мошкары, сжавшись под его взглядом.

— Ты — молодец, — неожиданно выдавил из себя Дрим. — Мало кто может похвастать такой выдержкой.

В голосе, и правда, было нечто вроде одобрения. Я удивлённо посмотрел на старшего.

— Четыре дня в походе, а ты только вчера окончательно выдохся, — мягко прошуршала волна, уже совсем без недовольства.

— Четыре? Три же всего прошло?

— Ты целый день шёл, ни на что не реагируя, на одной силе воли.

Вот тут меня проняло. Четыре дня? Я стал перебирать в памяти всё, но ничего не мог вспомнить, было всего две ночёвки!

— Не смотри на меня так, такое бывает. Когда сильно устаёшь, но упрямо идёшь дальше. Некоторые и больше дней теряли, когда шёл зверь за них.

Я тяжело сглотнул ком.

— Извините, — прошептал я, чувствуя стыд.

— Хм. Я бы и сегодня тебя поднял и заставил идти дальше, это полезно для зверя. Но мы уже пришли.

— Куда? — на меня тут же зыркнули зло, мол, я слишком много говорю попусту.

— Мы подошли к территории красных обезьян, сегодня ты докажешь им, что честно победил в круге. Так что ешь, отдыхай, к закату будет бой со зверем.