Обратимость

Ответа не последовало. Я подошла к нему, так как он игнорировал меня. Встав напротив него и заглянув в лицо, продолжила речь:

– А то, что ожидает тебя, ты об этом не думаешь? Ты не думаешь о тех, кого оставишь здесь? Кого ты пытаешься обмануть? Если я не обладаю такими талантами, как вампиры, то они точно неглупые… Мы все хотим, чтобы ты сохранил не только себя, но и свое положение в клане, не думал об этом? Ради нас… ты можешь сделать хоть что-то ради нас?!

– У меня нет ни сил, ни желания держать их. Зачем все это? Аластар уже проснулся, и он не исчезнет, как бы мы этого не желали. Ты пришла сюда, чтобы напомнить мне о том, что я и так хорошо знаю?

– Я пришла, чтобы не оставлять тебя одного, если ты забыл! Ты невыносимый эгоист! Напиши себе уже, в конце концов, где-нибудь это и читай перед сном вместо молитвы, может, тогда до тебя дойдет.

Меня душили эмоции, которые я всеми силами старалась сдерживать, видя, что Керран непроницаем. Выглядеть истеричным больным в сравнении с Керраном не хотелось.

– Мне уже известно это, спасибо, – вяло отозвался он.

Минуту, может быть, длилось молчание, которое я поспешила нарушить первая:

– Мне больно видеть твое безразличие и то, что не пытаешься ничего предпринять, обрекая всех преданных тебе на гибель. Они ходят за тобой, как тени, ты не слышишь и не видишь их. Мне больно видеть, как рушится все, что строилось столько лет, и ты сам сгибаешься под гнетом этих обломков. Аластар не заслуживает жизни! Он должен быть мертв! Почему он пробудился? Неужели тебе наплевать на все те порядки, которые ты установил для вампиров и успешно поддерживаешь уже многие года, они ведь будут разрушены в одно мгновение! Погибнешь не только ты, но и город. Что ждет город, куда ты не пускал никого из своих?.. Очнись сам, в конце концов!

Мое дыхание сорвалось первыми признаками слез, которые я старалась удержать с таким же остервенением, как и эмоции. Видимо, мое лицо напугало его, потому что он, вдруг оторвавшись от созерцания вида из окна, устремил свой взор на меня. Смутившись, я было опустила глаза, боясь, что он осудит меня. Но мельком взглянув на него, я с облегчением констатировала, что, кроме нежного спокойствия и внимательности, его лицо не омрачали никакие другие эмоции.

– Каэлан, – начала я, не в силах поднять глаз, – я знаю все… или почти все. Не хочу обманывать тебя лицемерием и не хочу, чтобы ты делал также. Увы, я не располагаю желанными силами, чтобы смочь противостоять надвигающейся грозе. Но и быть безмолвным свидетелем тоже не хочу… Я прошу тебя… – начав задыхаться от захлестнувших меня эмоций и страха, я еле выговаривала слова, – я хотела бы стать как ты, если это возможно. Тогда мы будем на равных правах, и я смогу поддержать тебя, не дать Аластару ни малейшей возможности думать о возглавлении всех вампиров. Обещаю! Клянусь, что не пожалею ни о чем… Только так я смогу не быть вам чужой, но быть одной из вас и постараться помочь… Я не хочу верить в необратимость происходящего. Мне больно смотреть на ледяную скалу отчуждения передо мной… Все мои порывы, какими бы искренними и горячими они не были, не могут растопить даже на дюйм этот отвратительный лед!

Глаза Каэлана изменили выражение, как будто закрывшись вдруг от меня. Он прекрасно контролировал себя. Я почти ненавидела его за это…

– Не мели чепухи, – ласково ответил он, словно я просила его о пустяке, – я не могу этого сделать, как бы ты не просила меня.

– Не можешь или не хочешь? – попыталась съязвить я. – Не могу понять тебя. Тебе так нравится твое одиночество? Ты мазохист тогда! Ты мазохист и эгоист в одном лице!

Он усмехнулся и ответил:

– Меня еще никто не награждал столькими эпитетами сразу. Благодаря тебе я узнал о себе много нового, – и уже серьезнее добавил. – Дело не в этом. Я не могу обрекать тебя на это жалкое существование…

– Это нежалкое существование! Я сама прошу у тебя сделать меня вампиром. Я не хочу оставлять тебя одного! Как же ты не понимаешь. Пожалуйста, не отталкивай меня. Зачем ты тогда сразу не сделал этого? Почему даже сейчас слушаешь меня и отвечаешь мне? Чего ты боишься?

– Ты не знаешь ничего о нас, о той жизни, которую мы ведем. Я же знаю, и если бы в ней было хоть что-то приятное… Я не могу обрекать дорогого мне человека на такие муки и отбирать самое дорогое, что у него есть, – его жизнь…

– Но ведь жизнь коротка! Что в ней такого?..