Ярдах в пятистах от него разорвался фугас, и взрывной волной Кроу бросило на землю, но след Ариндона он не потерял – тот был на месте, хотя и становился едва заметным, испаряясь от жара огня. Но помимо обоняния Кроу улавливал его еще и звериным чутьем.
Мимо пробежал человек в изорванной одежде, с черным от сажи лицом.
– Этого не должно было случиться! – кричал он; его голос был приглушенным и искажался далекими разрывами бомб. – Этого не должно было случиться!
Эти слова задели что-то внутри у Кроу. «Этого действительно не должно было случиться», – подумал он. Немцы должны были атаковать заводы, а не центр города, и уж точно не церковь. Какой в этом смысл?
Это было бессмысленное разрушение, но при этом – что еще хуже – совершенно глупое. Ни один военный командир не станет целенаправленно уничтожать магазин, в котором продают женские чулки; бомбардировка церкви или жилых домов не может дать какого бы то ни было тактического преимущества. И тут Кроу стало понятно, что причина этого – террор. Нацисты – гангстеры, а эта бомбежка – проявление их бандитизма, такое же, как кирпич в окно, удар в спину, только в чудовищном масштабе. Делалось все это исключительно для устрашения. Бессмысленность как часть рационального объяснения.
Кроу сильнее почувствовал след. Ариндон бежал на восток, через открытое пространство на Бродгейт, мимо горящего банка, вокруг обрушившегося портика, превращенного в груду камней, и дальше – в самое сердце пожаров.
Профессор мчался изо всех сил, стараясь забыть о боли от раны и уклоняясь от языков пламени, бушевавшего вокруг. Здания времен Регентства стояли далеко друг от друга, но если пересечь Бродгейт, попадешь в район средневековой и елизаветинской застройки, где наполовину деревянные дома словно нарочно были сделаны так, чтобы хорошо гореть.
Кроу бежал по крошечным переулкам, задыхаясь от дыма, но все же сохраняя способность следовать за своей добычей. Его органы чувств были настроены на сверхъестественные аспекты сущности Ариндона. Шлейф, тянувшийся за ним, теперь позволял Кроу видеть то, что было недоступно даже самому восприимчивому волчьему организму. Он видел сцены ужасных пыток, ощущал боль от проколов на лице, от крючьев, врезающихся в бицепсы, но при этом присутствовала одна странность. Ариндон, несмотря на боль и унижение, возвращался домой, находил нечто, запертое глубоко внутри него.
Его след вел Кроу по запутанным аллеям, пока он не свернул в маленький зловонный переулок. Человек находился здесь, он знал это. Ощущение было такое, будто его цель стеклась в лужицу за дверью этого брошенного магазинчика и теперь он может зачерпнуть из нее ладонями и в полной мере испить истории Ариндона. «Он покорен, – говорил Кроу его след, – и теперь я возвышусь до величия».
Кроу шагнул вперед. Он стоял перед наполовину деревянным магазином, приютившимся на одной стороне переулка, который мог бы показаться узким даже для крысы. Дома здесь, отстоящие друг от друга футов на восемь, на уровне второго этажа почти соприкасались крышами. Окна магазинчика были забиты досками, а над входом висела перепачканная сажей вывеска: «Майлс Тайлор. Все для художников». Очевидно, спрос на его товар с началом войны был небольшим, поскольку магазин уже давно закрылся. Кроу чувствовал присутствие Ариндона у себя под ногами – в виде какого-то жужжания, как будто в банку залетела неосторожная оса. Человек был в подвале, а дверь была закрыта. Кроу пощупал свой бок. У него по-прежнему кружилась голова, хоть кровотечение и прекратилось. Профессор глубоко вдохнул. Да, он становился сильнее.
И тут он услышал голос у себя за плечом и вновь увидел внутренним зрением корявую надпись у себя в голове.
Внутри него вновь заговорил волк.
Кроу потрогал дверь. Оказалась, что она не заперта.
23
Маленькая смерть