Оборотень. Новая жизнь

Харбарду были неизвестны эти строки, но он произносил их вместе со стариком, пока они опускались в колодец. Впрочем, дерево-виселицу профессор не видел; зато видел волка, который рвал кого-то на части, – то был человек в форме офицера СС. Эта картина воодушевила Харбарда; он был уверен, что это видение пророчит ему успех… Они опускались все ниже; стихи изменились, и теперь Харбард со стариком говорили следующее:

Девять ночей я качался на дереве,
Под ветром повешен в ветвях,
Ранен копьем, в жертву Один отдан –
Себе же – я сам…[66]

Профессор еще раз повторил эти слова, и тут его осенило.

Бог принес Себя в жертву самому Себе. Он так любил этот мир, что отдал Своего единственного Сына, чтобы те, кто верит в Него, не погибли, а обрели вечную жизнь.

Харбард тоже был подвешен, но – что было хуже всего – за собственное стремление к знанию. Теперь ему раскрылась собственная природа. Он был богом или частью бога – так же, как частью бога были эти стихи, готовые взорваться у него в голове; частью бога были звуки битвы, и волшебство, и воспоминания, и ложь.

В стенаниях, руны вознес в вышину я –
Долу упал я тогда[67].

Внезапно они оказались на дне колодца; некоторые руны завязли в песке, другие поднимались на поверхность, словно пузырьки воздуха, третьи продолжали медленно тонуть.

Мужчины коснулись друг друга плечом и дружно произнесли:

Ты – это я и моя жертва,
В этом содержится величайшая мудрость,
И на том конец всех песен.

Послышался шум битвы; стихи перешли в пронзительное крещендо, и Харбард снова оказался у колодца, исполненный отчетливой уверенности. Теперь он твердо знал, что, если хочет управлять волком, должен пойти вместе с этой леди. Профессор боялся ее, а еще знал, что она обладает ключом к знанию, способному стереть разницу между ним и ужасным стариком из колодца. Тогда ему, Харбарду, будет больше незачем гнаться за волшебными чарами – он сам станет волшебником, опять воссоединившись со Всеотцом, чьей частью и проявлением является. Эти видения были посланы ему в знак того, что ритуалы прошли успешно. Харбард понял: это не причина появления бога, а лишь предвестие этого. Ритуалы – это реакция человеческих существ на близость бога, скорее почтительный поклон в его сторону, чем попытка его подманить. Богов невозможно вызвать; они сами вызывают нас и предлагают плясать под их дудку – точнее, заставляют, проявляя таким образом себя. Впрочем, сейчас бог заговорил с ним, позволил испить своей мудрости там, у колодца. Но сперва нужно все-таки пойти с этой леди.

– Как ваше имя? – спросил у нее Харбард.

– Меня зовут Гулльвейг, – ответила она. – И я знаю толк в магии.

– Вы здесь, чтобы мне помочь?

– О да, – кивнула она.

Гулльвейг зашла в свою комнату и опустилась на небольшой трехногий табурет. Харбард, не видя, куда бы можно было сесть, начал оглядываться по сторонам на хитросплетение теней. Эти тени двигались друг относительно друга; казалось, зáмок скользит в темноте по какой-то невидимой колее и на этом пути огромные и также невидимые конструкции заслоняют падающий под разными углами свет. Это напомнило Харбарду ночную поездку на поезде в спальном вагоне.

– Мне нравится начинать со слабостей, – заявила Гулльвейг. – Что вы отдали, чтобы оказаться в этом месте?

Отвечать Харбарду не пришлось – Гулльвейг и сама это увидела.

Харбард был хорошим человеком, высоконравственным, думающим, но при этом страдал от ужасной, неутолимой жажды знания. Гулльвейг видела его в библиотеке в каком-то огромном городе. Затем у нее перед глазами появились картины: исследования, тупиковые ситуации и бесплодные ритуалы, к которым он прибег, пытаясь выяснить природу волка. Харбард много путешествовал, побывал в прериях у краснокожих, у северных народов, живущих за полярным кругом, объездил Индию, Тибет, Китай. Гулльвейг видела, как он умерщвлял свою плоть, как неделями висел на жутких крюках, подбираясь к берегам смерти. Харбард побывал там, где до него были и другие; он проходил через ворота боли, отбрасывая иллюзии в сторону. И тут к нему явился тот, кто его направил, – бог в плаще из перьев. Локи, главный зубоскал. Высокий рыжеволосый джентльмен, бледный, красивый и ужасный.

Гулльвейг передернула плечами. Те, кто искал власти и могущества, никогда не извлекали ничего хорошего из общения с этим типом. Локи больше привлекали люди бедные и неадекватные, мягкие и ненадежные. Ему интереснее было увести их по пути семьянина, который больше всего на свете любит своих детей и домашний очаг, чем вознаградить какого-нибудь оккультиста, жадного до тайных знаний. Гулльвейг желала бы иметь с ним как можно меньше обшего: даже наблюдая за Локи в своих видениях, она испытывала болезненное чувство.