Обольстительница в бархате

— Очень грязная. — Лисберн понизил голос. — Я уже готов поддаться искушению отвезти вас домой и выкупать в ванной.

У нее даже пальцы ног свело в сырых полусапожках.

Мыслями Леони тут же обратилась к концу июля.

К тем двум неделям, которые она проведет с ним. Наедине! К тем вещам, которые он будет делать с ней!

— Это моя работа — рождать искушение, — заметила мисс Нуаро. — Точно так же, как вы всегда уверены в своих действиях, я должна в известном смысле выглядеть неотразимо, даже если слегка растрепана. Как бы там ни было, сегодня я обойдусь собственными силами, принимая ванну, милорд. Мне нужно вернуться к делам.

* * *

Без вопросов! Это стоило того, чтобы увидеть, как у мисс Нуаро едва не открылся рот и застыл взгляд, прежде чем она быстро взяла себя в руки. Однако когда они сели в коляску, Лисберн уже пожалел о том, что упомянул про купание. Теперь он не мог выбросить эту идею из головы, и было чертовски неудобно делать вид, что ему легко и свободно, когда приходилось отчаянно бороться за то, чтобы сохранять контроль над своим телом.

Леони была мокрой, грязной, восхитительно растрепанной и разгневанной.

Промокшее платье прилипло к телу там, где оно обычно создавало объем, и теперь можно было увидеть реальные формы, которые в другое время были скрыты от глаз.

Этот вид не был рассчитан на повышение интеллекта мужчины, чтобы тот мог продемонстрировать хотя бы скромные мыслительные способности.

То, что они сидели близко друг к другу, укрытые верхней частью коляски, не облегчало ситуацию.

И все же скрывать чувства и демонстрировать вежливое обхождение стало его второй натурой. Но, по правде говоря, мисс Нуаро поставила его в затруднительное положение на секунду-другую.

К моменту, когда Лисберн взял в руки поводья и тронул лошадей, он вновь обрел изысканные манеры. Чисто внешне по крайней мере.

Поддерживал легкий разговор и флиртовал, как обычно, и она отвечала ему тем же, без видимых усилий. Как будто ничего не случилось, и земля не уходила из-под ног, и его душа не вывернулась наизнанку, и он не допускал непростительной грубой ошибки, которую совершают разгоряченные юнцы, а не опытные мужчины двадцати семи лет от роду.

Когда они добрались до магазина, Лисберн уже успокоился, в известной степени. Ему еще требовалось время для того, чтобы снова привести себя в порядок.

Однако наблюдая, как Леони проходит через двери в магазин, он поймал себя на том, что готов в прыжке догнать ее и затащить назад в коляску.

Но Саймон вернулся к экипажу и отправился домой.

Пятница

Он попытался отвлечься от своих проблем на приеме, длившемся до пяти утра, а потом вдобавок не мог заснуть, и как следствие, Лисберн поздно спустился к завтраку. Впервые в жизни Суонтон опередил его. Но, судя по всему, позавтракать он не успел. Перед ним стояла тарелка с уже остывшим содержимым, а сам поэт, взявшись за голову, уставился в «Утреннее обозрение Фокса».

— Что еще устроила Глэдис? — поинтересовался Саймон, подходя к сервировочному столу. — Должно быть, что-то чрезвычайное, если даже ты в шоке.

— Это не о твоей кузине, — отрешенно произнес поэт. — Обо мне.

— О тебе? — Лисберн заставил себя встряхнуться. — И что ты натворил?

— О, это не о том, что я натворил. Это о том, что я не натворил. Гнусные, презренные сплетники! — Суонтон кинул газету на стол и ткнул в нее пальцем.

Лисберн перегнулся через его плечо и прочел.

* * *

Нам неизвестно, где или как начали распространяться эти странные слухи, но заслуживающий доверия источник сообщил, что не существует каких-либо серьезных оснований для ныне циркулирующих в модном обществе историй о том, что некую титулованную особу с поэтическим уклоном обвинили в нежелании выполнять обещание жениться. Те, кто имеет отношение к подобным делам, с готовностью согласились, что девять из десяти подобных случаев представляют собой попытку вымогательства или погоню за дешевой популярностью. Вне всякого сомнения, именно такой случай и произошел с его светлостью. Знакомые с ситуацией заверили нас, что слухи, имеющие место быть, совершенно безосновательны, и подтвердили мнение, что в основе этой странной истории лежит мистификация.

* * *

Лисберн отбросил газету и вернулся к сервировочному столику, хотя аппетит пропал.