Обманувшая смерть

Доктор Гааз служил России верой и правдой. Еще в молодости, путешествуя по Кавказу, он открыл минеральные источники в Железноводске и Ессентуках. Во время Отечественной войны двенадцатого года снискал себе славу одного из самых искуснейших хирургов в Русской армии, отбивая у смерти безнадежных, тяжелораненых солдат и офицеров. С тринадцатого года практикуя в московских лечебницах, Федор Петрович все свои сбережения истратил на лекарства для бедняков. Москва его полюбила всем сердцем, в народе его стали звать не иначе как «святым доктором». И все же, несмотря на это, и Николай, и Бенкендорф вряд ли бы серьезно отнеслись к претензиям доктора Гааза, если бы не было столь горячей поддержки всех его начинаний со стороны губернатора Голицына. Князь Дмитрий Владимирович, пользуясь особым расположением государя, всячески проталкивал при дворе гуманитарные идеи Гааза. Николай время от времени возмущался и начинал журить губернатора: «Ну, какая тебе, в самом деле, нужда, Митя, до всех этих воров, убийц, мародеров? Они заслужили подобное отношение, ведь мы их в Сибирь, на каторгу отправляем, а не на воды в Карлсбад. И довольно уже носиться с этим Гаазом!» Государь в таких вопросах был тверд и неприступен, как скала. Однако со временем добрейшему московскому губернатору и «святому доктору» удастся переубедить императора, и многие гуманитарные идеи Гааза воплотятся в жизнь.

Федор Петрович не заставил себя долго ждать. У него был очень встревоженный вид, когда он вошел в опустевшую залу, где за накрытым столом в одиночестве сидел князь Голицын.

– У государя обнаружились первые симптомы? – едва поприветствовав генерал-губернатора, спросил он.

– Весьма похоже, – ответил Дмитрий Владимирович, – но вам на этот счет лучше осведомиться у Арендта.

Он провел главного врача московских тюрем в комнату, где придворные лейб-медики совещались с шефом жандармов. При виде Федора Петровича и Арендт, и Енохин, насторожившись, замолчали. Несмотря на то, что они прекрасно знали Гааза по двенадцатому году, сейчас между ними была непреодолимая пропасть. Они денно и нощно заботились о здоровье государя, а Федор Петрович лечил преступников.

– Господа, – обратился к присутствующим князь Голицын, – думаю, вам не помешает консультация доктора, который уже три недели борется с холерой в Москве и у которого на счету первый излечившийся от сей язвы.

Лейб-медики молчали. В самоуверенном взгляде Николая Федоровича Арендта ясно читалось: «Мы и сами прекрасно управимся, без каторжных докторов». Енохин же, напротив, старался не смотреть в лицо Гаазу, чтобы скрыть свой страх и растерянность. Неожиданно вмешался Бенкендорф.

– Благодарю вас, князь, – обратился он прежде всего к Голицыну, – безусловно, нам сейчас пригодится такой опытный врач, как Федор Петрович.

Арендт, перейдя на немецкий, в трех словах описал симптомы болезни государя и сделал заключение:

– Я до конца не уверен, господа, что это холера морбус. Вполне могло быть отравление пищей или нервное переутомление последних дней. Его Величество во время пребывания в Москве спит по два-три часа в сутки. Я назначил ему, как обычно, раствор магнезии…

– Однако если это все-таки холера морбус, дорогой мой Николас, – Гааз сразу же вступил в спор с придворным лейб-медиком, но, как всегда, в очень мягкой форме, – то магнезия не произведет должного эффекта, а зараза эта слишком быстротечна, чтобы мы могли терять время. Дорога каждая минута. Поэтому необходимо начать с Veratrum album…

– Вы в своем уме, Гааз?! – вспылил Арендт. – Предлагаете дать императору яд? И с каких это пор вы сделались гомеопатом?

– Опыт показал, что именно от этого яда, разведенного в незначительной дозе, при первых симптомах болезни мы получаем самый положительный эффект, – настаивал на своем Федор Петрович. – Не стоит, дорогой мой Николас, пренебрегать лекарством, которое спасает людей, даже если оно нам кажется шарлатанским.

– Могу вас заверить, господа, в полной безопасности этого средства, – вмешался в разговор врачей губернатор Голицын. – Я сам каждое утро принимаю его в предупредительных целях и, как видите, до сих пор здоров и весьма бодр.

– Нет, увольте! – после небольшой паузы решительно произнес Николай Федорович. – Я не могу дать императору яд…