Обманувшая смерть

– По городу поползли слухи о моей болезни. Я желаю их развеять и проехать верхом по главным улицам.

– Арендт будет против, – попытался отговорить императора от опрометчивого поступка шеф жандармов.

– Вздор! Я прекрасно себя чувствую, – бодрился Николай.

– А если, не дай бог, у тебя закружится голова? Ведь ты еще довольно слаб! – выдвинул новый аргумент Александр Христофорович. – Ну как свалишься с коня при всем честном народе? Вот паника-то поднимется… Не приведи Господь!

Государь на минуту задумался, взвешивая все за и против, и, наконец, переменил решение:

– Хорошо, Алекс, я поеду в открытой коляске… с Митей. Генерал-губернатор должен будет поддерживать дух москвичей после того, как мы покинем город. А вы с Адлербергом следуйте за нами верхом…

Во время прогулки князь Голицын настоятельно просил императора покинуть холерный город.

– Перелом в ходе эпидемии, слава Богу, наступил, – отчитывался Дмитрий Владимирович, – число жертв с каждым днем сокращается. Вы, Ваше Величество, помогли Москве воспрянуть духом, выстоять в самые страшные для нее дни. Москвичи будут вам бесконечно за это благодарны. Однако оставаться долее в городе, подвергая свою жизнь опасности, было бы весьма опрометчиво с вашей стороны…

После прогулки Николай распорядился послать гонца в Тверь с приказом приготовить к его приезду дворец покойной сестры, великой княгини Екатерины Павловны. Именно в Твери решено было устроить карантин для всей императорской свиты перед возвращением в столицу.

* * *

Войдя в кабинет Евгения, Вилим остановился у притолоки и кашлянул, желая привлечь к себе внимание. Шувалов обернулся не сразу. Он сидел за рабочим столом и что-то писал. Наконец, положив перо на испачканное чернилами зеленое сукно, Евгений обернулся.

– Тебя не дозовешься, – сказал он сумрачно, впрочем, без гнева. Вид у него был подавленный и усталый, глаза погасли. За две с лишним недели, проведенные в московском особняке, он заметно постарел. – Где ты бегаешь, позволь узнать?

– Госпожа графиня меня отсылали с поручением, – вновь откашлявшись, сообщил Вилим.

– Матушка? – безучастно проговорил Евгений. Он смотрел мимо своего верного слуги, куда-то в стену. – Она, конечно, здесь полная хозяйка, да и в деревне тоже… Я ничего этого не приобретал своим трудом и не имею права распоряжаться ее имуществом. Но хотелось бы, чтобы она хоть моего камердинера мне оставила! Тебя нет ни утром, ни вечером, из-за каждого пустяка приходится ждать по часу!

Последние слова он произнес довольно желчным тоном. Вилим приблизился с видом самым загадочным и многозначительным.

– Так ведь, господин граф, ваша матушка и посылает меня с поручениями, которые касаются вас! Мало ли в доме слуг? А довериться она могла только мне!

– Да ты, плут, один стоишь всех слуг на свете! – заметил Шувалов, отворачиваясь и вновь берясь за перо. – Что за поручения такие? Верно уж, секрет?

– Ах, какой секрет, господин граф! – радостно подтвердил Вилим. – Никак не могу сказать, не велено, слово давал госпоже графине!

– Да я ничего и не выпытываю…

Евгений медлил над исписанным листом, скользя по нему взглядом, словно не узнавая собственного почерка. Внезапно одним гневным движением пальцев он смял бумагу в комок и швырнул в угол. Вилим проводил полет бумажного комка взглядом пса, которому бросили мячик, но остался на месте.

– Куда хотя бы ходишь, скажи? – осведомился Шувалов, беря из стопки чистый лист. – Или это тоже страшная тайна?

Фигаро на миг задумался. Затем на его губах появилась плутовская тонкая улыбка.

– Об этом госпожа графиня со мной не говорила… – протянул он. – Наверное, могу вам сказать… Тут, недалеко, к отцу Кириллу хожу. Да вы помните его!

– К священнику?! – откинувшись на спинку кресла, Шувалов изумленно поднял брови. – Так-так… Богомольцем ты вряд ли заделался, да и ходишь по матушкиным поручениям, которые касаются меня… И это страшная тайна… Все ясно! Матушка вновь хлопочет о моей женитьбе?

Вилим ничего не ответил, лишь прикрыл рыжие ресницы, что могло означать и «да», и «нет».

– Надо с ней поговорить! – уже всерьез осердясь, Шувалов поднялся из-за стола. – Эти ее затеи с женитьбой могут обернуться крупным скандалом! Да и… Поздно мне о женитьбе думать.

Его взгляд невольно скользнул в угол, туда, где лежал комок смятой бумаги. Вилим, от чьего внимания ничто не укрывалось, глянул туда же.

– Матушка ждут вас чай пить, – почему-то шепотом сообщил он.

– Сейчас иду… – Евгений отвечал механически, все еще глядя на смятый лист, словно с чем-то навсегда прощаясь. В его взгляде застыла тоска, в углах рта пролегли морщины, старившие его лет на десять. – Знаешь, Вилимка, в последнее время я что-то завидую людям, которые пьют до забвения всех чувств. Они хоть на время могут забыть свое горе… И то зло, которое причинили близким…

– Упаси вас Боже от этого, барин! – очень серьезно ответил камердинер и перекрестился.

Стоило хозяину ступить за порог кабинета, Вилим метнулся в угол, и, подхватив с ковра комок бумаги, сунул его в карман ливреи.