Обманувшая смерть

Точно так же и смоленский доктор Хлебников в Мещанской больнице, оповещенный Гаазом и вовсю начавший применять вливания посредством шприцев, не отказался от обертываний в простыни, пропитанные уксусом, и накладывания распаренной соломы.

– Шприцев у нас еще не так уж много, ваше величество, – отчитывался смолянин перед императором, – да и каждому надо ввести не менее десяти штук, а уксуса и соломы предостаточно.

Доктор Михаил Антонович Маркус, главный врач Голицынской больницы, ярый противник гомеопатии и «прочего мракобесия», продолжал лечение магнезиями. Сульфат магния (иначе «английская соль») применялся в основном при запорах и головокружениях. При холере магнезии были малоэффективны, хоть и задерживали на какое-то время в организме воду. У Гааза Маркус позаимствовал купание больных в травяных ваннах. Процент смертности у него был выше, чем у других, и губернатор Голицын пригрозил знаменитому доктору, что лишит его места. Но даже тогда Михаил Антонович не отдал распоряжения закупать в аптеках гомеопатические средства. Торжество науки над мракобесием для него было превыше всего. Шприцы с солевым раствором помогли Маркусу сохранить место так же, как многим в эти дни сохраняли жизни. Записку о новом способе лечения он получил от Гильтебрандта-старшего, и, доверяя его авторитету, в тот же день начал делать больным вливания. Впрочем, магнезии так и не отменил.

– Сульфат магния позволяет замедлить быстротечный исход болезни, задерживая в организме больного воду, – внушал Михаил Антонович императору, – у меня не было ни одного случая, чтобы пациент умирал в течение двух – четырех часов, как это не раз происходило у других докторов…

Так или иначе, в борьбе с эпидемией наступил переломный момент, несмотря на то, что смертность была еще очень высока.

Пятого октября государь хотел, наконец, посетить Университетскую лечебницу, тем более что губернатор московский называл Гильтебрандта-младшего и его заместителя будущими светилами российской медицины. Однако случилось то, чего больше всего опасались доктора и свита императора. За обедом в Архиерейском доме Николай почувствовал сильное головокружение и тошноту, на лице его выступила испарина. Он вынужден был выйти из-за стола и в сопровождении Арендта направиться в туалетную комнату. Доктор через минуту вернулся и от имени государя приказал не останавливать обед. Однако к кушаньям никто уже не прикасался, все сидели молча. Губернатор, князь Голицын, подозвав к себе слугу, приказал ему срочно ехать в Старо-Екатерининскую больницу за Гаазом: «Привези его, голубчик, из-под земли достань! Скажи, пусть не мешкает, государь занемог»… Еще через несколько минут Николай сам появился в дверях. Императора трясла лихорадка, его всегда бледное лицо античной статуи приобрело мертвенно-серый оттенок.

– Господа, прошу прощения за столь внезапное мое отбытие, – произнес он обычным, ровным голосом. – Призываю вас не поддаваться панике и продолжать обед…

Когда за государем закрылись двери, первым из-за стола поднялся Бенкендорф.

– Прошу прощения, господа, – также извинился перед присутствующими шеф жандармов и, ничего не объясняя, вышел вслед за императором.

Дальше последовала цепная реакция: один за другим вельможи вставали из-за стола, извинялись и выходили прочь, так что, в конце концов, в зале остался один только князь Голицын, но и он не прикоснулся больше к еде. Дмитрий Владимирович дожидался приезда доктора, к которому относился с особым доверием и, как многие москвичи, считал его самым авторитетным врачом в старой столице. К сожалению, ни император, ни Бенкендорф не разделяли его мнения. Член Московского тюремного комитета, главный врач московских тюрем, Федор Петрович Гааз часто досаждал государю и шефу жандармов своими записками, в которых говорилось о бесчеловечном содержании заключенных и ссыльных. Он добивался отмены кандалов для стариков и детей, позорного выбривания половины головы для женщин. В Москве при поддержке губернатора ему уже удалось упразднить так называемый железный прут, к которому приковывали до двенадцати арестантов, что превращало их существование в кошмар. Федор Петрович даже некоторым образом покушался на крепостное право. Его возмущало то обстоятельство, что помещик может без суда и следствия отправить крестьянина на каторгу, пользуясь правом феодала.