Обезьяны и солидарность

Я представила, как дети дорожных рабочих, красивые, способные, с хорошим чувством юмора, иронизируют между собой над консервативными белыми воротничками.

— Ты считаешь, что дорожные рабочие способны мыслить более гибко, чем я? — спросила я у Дарио.

— Вполне возможно.

— Хммм. Тогда иди в задницу.

Я потеребила Дарио за руку, казалось бы, с дружелюбным юмором, но на самом деле — с затаенной враждебностью, чтобы вывести его из себя. Мы чуть не столкнулись со стройным роллером в белом костюме.

— Оу-оу-оу! — прокричал юноша.

— Простите.

— Ну, видишь, — сказал Дарио.

— Половина двенадцатого, — сообщила я. — Во сколько твоя мама ждет нас?

— Черт побери. Немедленно возвращаемся. Половина первого.

— Надо купить ей цветы.

— Даже не знаю…

— Я сама куплю.

— Она не ждет ничего такого…

— Ты хоть раз покупал ей цветы?

— Не помню.

— Почему ты не приходишь к ней с цветами?

— Ну. Я не знаю.

— Лучше дари матери цветы. Вместо того чтобы любить дорожных рабочих.

Мы шагали быстро и вскоре снова подошли к чахлой речке.

— Хотя, конечно. Мне же ты покупал цветы, — сказала я. — А дорожным рабочим, скорее всего, нет.

— Купи сама.

— Посмотрим.

В ХУДОЖЕСТВЕННОМ МУЗЕЕ

— Вам нравится море?

— О, да.

— Море стало вам нравиться еще больше после того, как вы увидели его на картинах?

— Ну. Может быть, действительно.

— А лес? Также?

— Пожалуй, да.

— Ну вот. Так я и думал. Со мной тоже часто такое бывало. Пасмурным вечером я гулял вдоль штормящего моря, мерз и думал, откуда я знаю, что оно красиво? И потом понял — по картинам. Его же рисовали. Фотографировали. О нем писали. Меня обучили этой красоте, поэтому я и мерз, и любовался.

— Благодаря искусству.

— Да.

— Моя сестра — безвременно почившая сестра — тоже постоянно подозревала, что только искусство научило ее красиво рас-чле-нять природу.

— Но ведь действительно!..

— Действительно — ох, да. Если подумать — то это пейзаж, мой дорогой коллега!

— Да. Пейз-аж. Планета Пей-заж. Можно подумать, мы верили в ее существование, дорогой друг.

— Знаете, дорогой коллега, даже на полотнах итальянских мастеров Возрождения я теперь больше всего люблю деревца, иногда просто-таки смешные деревца. Например, у Рафаэля. Взгляните. — Левой рукой он поправил нагрудную табличку, на которой было написано «Кристер Мяэ», затем сжал кулак правой руки. После чего со стены исчезло золотистое море Клода Лоррена и на обозрение предстала новая картина, хотя и не Рафаэль. Кристер Мяэ, впав в некоторое замешательство, мотнул головой. Его коллега, на груди которого была прикреплена табличка «Янек Лухт», ободряюще улыбнулся и шагнул к картине.

— Джон Эверетт Миллес нарисовал эту девушку в 1852 году, в то время мир еще был так зелен, взгляните на эти белые цветы. — Янек Лухт направил указку на нежные белые цветы, свисающие над лежащей на спине Офелией, покачивающейся в ручье. — А как будут выглядеть умершие девушки нашего времени? Каким образом их будут изображать?

— Даже думать об этом не хочу.

— А я вам скажу — возможно, что также на фоне зелени! Но какой зелени! Эта зелень будет выглядеть декорацией, аналогии которой в природе уже давным-давно не существует. В наше время — взгляните на эту крону дерева у Моне — пейзаж не изображает того, что действительно существует в природе.

— А ведь я еще ребенком думал, для чего нужен такой жанр!

— Для чего нужен пейзаж?

— Мне он казался ужасно скучным. Вам тоже? Чем реалистичнее, тем скучнее, а учителя еще заставляли этим восхищаться!

— А теперь — вы понимаете?

— Да. Теперь понимаю. Ко всему прочему, художники пытались запечатлеть для нас природу.

— На протяжении столетий они трудились, словно под воздействием предостерегающей интуиции, вы не находите? Трудились во имя того, чтобы мы сейчас могли смотреть и вспоминать.

— Мы-то еще вспоминаем, но ведь уже рождены поколения, которые этих картин не понимают. Они им ничего не сообщают, ничего не напоминают, их мыслям не за что зацепиться.

— Ох. Я думаю, они воспринимают это как сказку. Красивую фикцию. Они смотрят на эти буйные леса и светло-зеленые заросли так же, как мы в свое время смотрели научно-фантастические фильмы. Недоверчиво думая, неужели когда-нибудь все будет так. Они с той же недоверчивостью думают, неужели когда-то все так и было. Кроны деревьев Русдела. Аллегорические пейзажи Пуссена. Световые блики Ренуара. Да не может быть.

— Да, все это выдумки стариков, так они считают. Правда. Ох, как нам повезло, что мы — не они. Что у нас сохранились воспоминания о старых добрых временах. — Кристер Мяэ подошел к картине Коро и покачал головой. — Какая нежность. Какая коммуникабельная чистота смотрит на нас с этих ветвей. Я не хочу отказываться от подобного. Я не хочу признавать, что сейчас истинным считается вот это…