О процессе цивилизации. Том II. Изменения в обществе. Проект теории цивилизации

Если угодно, было случайным, что к концу XV в. герцог Бретанский умер, оставив дочь-наследницу. Но борьба, вызванная этой случайностью, с точностью показывает существовавшее тогда соотношение сил. Из оставшихся удельных князей древней западнофранкской области ни один уже не обладает достаточной силой, чтобы соперничать с парижскими владыками за Бретань. Как и в случае бургундского наследства, конкурент приходит извне; и в данном случае на наследнице может жениться либо Карл VIII, сын Людовика XI, либо Максимилиан Габсбург, римский кайзер и владыка Бургундии, готовый вновь вступить в брак после смерти первой жены, наследницы Бургундии. Как и в первом случае, Габсбургу через уполномоченных лиц удалось добиться помолвки с юной Анной Бретанской. Но после разного рода споров (решающую роль тут сыграло мнение Генеральных Штатов Бретани) рука наследницы все же досталась Карлу. Габсбурги протестовали, дело дошло до войны между соперниками, но затем был достигнут компромисс: графство Бургундское, не принадлежавшее к традиционным западнофранкским землям и в те времена прямо не входившее во французские владения, было отдано Габсбургам, зато Максимилиан признал власть Карла VIII над Бретанью. Когда Карл умер, не оставив наследников, Людовик XII относившийся к орлеанской ветви Валуа, без промедления расторгает свой брак с помощью папы римского, признавшего этот союз недействительным, и женится на 21 — летней вдове своего предшественника, дабы удержать ее наследство, Бретань, в составе королевских земель. В этом новом браке у него рождались одни дочери, и король выдает старшую из них, унаследовавшую от матери Бретань, за графа Франциска Ангулемского, занимавшего наиболее высокое после короля положение среди членов семьи и являвшегося наследником трона. Угроза того, что столь важная область может достаться сопернику-Габсбургу, заставляет парижан действовать одинаковым образом. Под давлением механизма конкуренции последняя из западнофранкских земель, сохранивших независимость в «борьбе на выбывание», постепенно интегрируется во владения парижских королей. Сначала, до тех пор, пока наследник ангулемского апанажа правил под именем Франциска I, Бретань еще сохраняла известную самостоятельность, и среди населения области четко прослеживалось стремление к независимости, высказываемое представителями разных сословий. Однако военная сила этой единственной территории была уже слишком мала для успешного сопротивления королевской власти, опиравшейся на владения, окружавшие Бретань со всех сторон. В 1532 г. принадлежность Бретани к французской короне была закреплена институционально.

Помимо Фландрии и Артуа, принадлежавших Габсбургам, в землях западных франков самостоятельными, не входившими во владения парижских королей, оставались герцогство Алансонское, графства Неверское и Вандомское, а также владения Бурбонов и Альбре[112]. Даже если некоторые из этих князей, скажем, из домов Альбре и Бурбонов, еще пытались увеличить свои владения или мечтали о королевской короне[113], на деле их владения были уже просто анклавами, разбросанными на землях французских королей. Коронованный государь одержал верх над всеми конкурентами из числа удельных князей. Ранее существовавшие дома либо попали в зависимость от короны, либо исчезли. В пределах западнофранкских земель парижские короли остались без соперников, они достигли абсолютной монополии. Но за пределами территории западных франков происходили сходные процессы — даже если там «борьба на выбывание» и формирование монополии еще не зашли так далеко, как во Франции. Однако Габсбургам удалось добиться аккумуляции военного и финансового потенциала, превосходившего возможности всех прочих государей Европейского континента. С начала XVI в. явным становится то, что проявилось уже во времена борьбы за бургундское и бретанское наследство: императорский дом Габсбургов и дом французских королей, представленные поначалу Карлом V и Франциском I, выступают как соперники на новом витке противостояния — в конкурентной борьбе нового масштаба. Оба этих дома обладают более или менее явной монополией на господство на весьма значительной территории; оба ведут борьбу за шансы и гегемонию там, где такой монополии еще нет, т. е. вступают в отношения «свободной конкуренции». Соперничество между ними на долгое время становится центральной осью находящейся в становлении европейской системы государств.

14