Альтернативы такого рода возникали и перед феодальными семействами средневекового общества. В этом смысле можно понять сопротивление усилению королевской власти со стороны крупных феодалов, в том числе и капетингских принцев. Для удельных властителей король, правящий в Париже, был лишь одним из таких же феодалов, как и они, одним из них, и не более того. Он был для них одним из соперников, с какого — то времени — самым могущественным, а потому самым опасным из конкурентов. В случае его победы если не физическое, то социальное их существование прекратится. Исчезнет то, что в их глазах было смыслом их жизни, придавало ей блеск, — их господская независимость, свободное распоряжение своей вотчиной. Будет уничтожена (в лучшем случае — унижена) их честь, понизится их социальный престиж, их ранг. Если же победят они, то удастся избежать централизации и монополизации власти в растущем государстве; сохранятся Бургундия, Анжу, Бретань и прочие уделы со своей большей или меньшей независимостью. Это могло казаться бессмысленным многим их современникам, скажем, королевским чиновникам; это может казаться бессмысленным современному наблюдателю, поскольку мы — в соответствии с иным состоянием социальных отношений — не настолько прочно идентифицируем себя с подобными мелкими территориальными образованиями. Для них же — скажем, для владык Бургундии или Бретани и немалой части их подданных, — сопротивление образованию всесильного государства с централизованным аппаратом в Париже было в высшей степени осмысленным. Появление такой власти означало для них крах в качестве самостоятельных социальных единиц.
Но если бы им удалось победить, то раньше или позже победители столкнулись бы между собой как соперники; эти противоречия не могли разрешиться, а эта борьба закончиться, пока вновь не явилась сила, превосходящая все прочие силы.
Соперничество достигает апогея вместе с началом борьбы между французской ветвью Валуа, с одной стороны, и бургундской их ветвью в союзе со всеми прочими крупными феодалами-Капетингами, а также последними представителями некогда могущественных рыцарских домов (таких, например, как герцог Бретанский) — с другой. Это происходит после смерти Карла VII, во второй половине XV в. Все выразители интересов центробежных сил объединяются и выступают против парижского Валуа, Людовика XI, богатство и власть которого стали для них особенно опасны после выхода из борьбы прежнего главного соперника, английского короля. Бургундский Валуа, Карл Смелый, чувствуя все большую угрозу со стороны центра власти, однажды совершенно отчетливо выразил то, чего желали и прочие конкуренты короля, видя угрозу с его стороны их социальному существованию: «Au lieu d’un roi, j’en voudrau six!»[110] [111].