o f8584337f830f4e2

Несколько раз прибегал Алька.

– Всё скучаешь? – спрашивал он и жалобно глядел на расплющенный о стекло Лапин

нос.

– А как же… – сипло отвечал Лапа.

Сперва ему даже нравилось скучать. Кроме тоски по воле Лапа испытывал ещё и

мрачную гордость. Будто он был брошенный врагами в подземелье, но не сломленный

узник.

Перед обедом мальчишки из четвёртого отряда принесли узнику банку земляники.

Полную банку. Литровую. Изпод малинового варенья. Это Лапе прибавило сил.

Но к вечеру горло у Лапы совсем прошло, и он загрустил понастоящему. Лапа любил

свободу. Ведь он и птиц в клетке не держал подолгу, если только выпущенные птицы не

возвращались сами…

– Всё скучаешь? – спросил его вечером затосковавший без друга Алька.

– Ещё бы, – вздохнул Лапа.

И Алька едва расслышал сквозь стекло его грустный голос.

Эх, Лапа… Такой большой и сильный был, а сейчас сидит на подоконнике

печальный какойто.

– Мишка Гусаков мне мальков принёс и головастиков, – заговорил Лапа. – Я их в

банке держал, которая изпод варенья, в воде. Выбросили. Говорят, зараза.

– Ты бы не показывал.

– Я и не показывал. Медсестра узнала. Твоя Марина мимо окон бегала и, наверно,

увидела банку в окно. А потом наябедничала.

– Наверно, – вздохнул Алька. – Она ни рыб, ни лягушек даже видеть живых не

может. Просто трясётся вся. Говорит, они скользкие.

Лапа поводил пальцем по стеклу и сказал:

– Я аквариум хотел сделать… Жалко мальков. Маленькие такие рыбёшки.

– Александр! Кому говорят! Не отставай! – злилась Марина. – Ты что, совсем уже

завяз в болоте?!

– Говорил я, не надо его брать… – осторожно упрекнул Котька.

Марина и сама не хотела брать с собой Альку.

Но уж очень он просился. Алька понимал, что намечается путешествие, хоть и

небольшое. Котьку Василевского и Марину послали в Ольховский пионерлагерь, чтобы

договориться о большом общем костре, о концерте и ещё о чёмто. Алька, когда услыхал

про это, сразу вмешался:

– И я…

– Тебя и не хватало, – сказала Марина.

Если бы Лапа не считался больным и если бы его не обещали продержать в

изоляторе ещё два дня, Алька бы и не просился в Ольховку. Но без Лапы он помирал от

скуки. И он так пристал к Марине, что она скоро начала сдаваться.

Но Котька Василевский почемуто не хотел, чтобы Алька шёл с ними.

– До Ольховки далеко, – говорил он, трогая на переносице очки. – Разве это для

детей дорога? Совсем не для детей. Семь километров до Ольховки.

– Пять, – сказал Алька. – Ято знаю.

– Жарко будет, – убеждал Котька Марину. – Он устанет. Пить захочет. Знаешь, как

маленькие пить хотят, если жарко идти?

– Я фляжку возьму, – заявил Алька и притащил Лапин подарок.

Стеклянная фляжка была большой и тяжёлой, с широченным горлышком без пробки.

Но зато настоящая, походная, К горлышку Алька привязал верёвку, чтобы таскать фляжку

через плечо.

Марина увидела фляжку и сразу вспомнила про Лапу. И подумала, что если Альку не

взять, он будет бегать к Лапе и может заразиться ангиной. Хоть окно и не открывается, но

всётаки… "Ладно", – решила Марина. Но напоследок припомнила:

– Сейчасто ты хороший. А вчера на мёртвом часе никого не слушался. Мне говорили.

– Буду слушаться, – поспешно обещал Алька.

– Алька! Кто утром обещал слушаться?! Изза тебя и к ужину в лагерь не вернёмся!

Алька не отвечает. Даже и не слышит. Он остановился у крошечного озерца,

блеснувшего чистой водой среди осоки.

Встав коленями на берёзовые жерди, брошенные среди кочек, Алька смотрит в воду.

Зелёная вода прошита яркими лучами до илистого дна. Тень от листьев кувшинок уходит

ко дну тёмными столбиками. Снизу бегут на поверхность цепочки весёлых пузырьков.

Тонкие голубые стрекозы, все в чёрных кольчиках полосок, смотрят с воздуха, как пляшут

пузырьки.

Иногда раздаётся посвист крыльев. Сизые птицы, похожие на маленьких чаек,

проносятся над Алькой. Лапа говорил Альке, что их называют морскими голубями. Но

почему морскими – никто не знает. Лапа сказал, что, может быть, раньше здесь было море,

а потом высохло.

А птицы остались…

Морские голуби скрылись в дальних камышах. Алька снова опустил голову. Под

водой, в путанице водорослей и солнечных лучей, тоже была жизнь…

– Александр! Александр!! Александр!!!

– Ну иду, иду…

Наконец он догнал их.

– Ох! Грязнее чёрта! А почему без майки?

– Жарко же.

В мокрую майку Алька завернул фляжку и нёс её теперь в руке, как мешок. "Это

правильно, – подумала Марина. – Вода будет холоднее". Но всётаки сказала:

– А кто разрешил майку мочить? В лагере мы ещё поговорим…

Говорят, обратный путь кажется короче. Куда там! Идёшь, идёшь, а до лагеря ещё –

как до Луны.

Болото давно кончилось, песчаная дорога бежит по лесу среди сосен. И тут

навалились комары. Просто чудо какоето: на болоте их не было, а в лесу надвинулись

тучей! Алька хлопает ладонью по спине, по животу, по ногам, отчаянно дёргает

лопатками. А тут ещё жара донимает. Кажется даже, что не комары, а сам знойный воздух

звенит и колет кожу.

Марина тоже устала. Лицо у неё покраснело, чёлка на лбу и волосы, собранные сзади