o f8584337f830f4e2

– Мощные штаны… И цена ничего: два рубля и тридцать копеек.

– Дорогие…

– Да не так уж и дорогие. Рупь, да рупь, да еще тридцать копеек…

– Рупь у меня есть, – сказал Алька. – И копейки есть. Мне мама дала на дорогу.

Марина отобрать хотела, чтоб ягод не покупал. Я не дал.

– Конечно, – повторил Лапа, – вещь стоящая.

Алькины глаза стали большими и блестящими. Он посмотрел Лапе в лицо и

решительно сказал:

– Лапа, ты мне друг?

– Факт!

– Лапа, дай рупь.

Лапа запустил пятерню в лохматую голову и озадаченно заморгал.

– Нету у меня. Сорок копеек только есть. На аппарат копил.

Алька опустил голову. Они ещё с минуту молча постояли у прилавка. Лапа сказал:

– Айда!

– Айда, – прошептал Алька, но так тихо, что Лапа не слышал.

Патефон опять отчаянно звал Маржелену. Лапа посмотрел на Алькин затылок с

уныло поникшим хохолком и решительно махнул рукой.

– Ладно! Давай бегом в лагерь! Когда они примчались к поляне, то услышали, как

все четыре отряда поют:

Гори, костёр, подольше,

Гори, не догорай!

Никакого костра на поляне не было, но песня так всем нравилась, что никто не

обратил внимания на Альку и на Лапу. И они сели рядом с Мишкой Русаковым. Мишка

был человеком толстым, веснушчатым и предприимчивым.

– Мишка, дай рупь, – сказал ему в самое ухо Лапа.

Мишка перестал петь и удивился:

– Фьюю! А может, два?

Двух рублей у Мишки не было, и Лапа понял, что тот издевается. Но стерпел.

– Если у человека порядочных штанов нет, какая это жизнь?! – рассудительно

спросил он. – Надо Альке купить штаны, понятно? В сельмаге в аккурат на него

продаются.

Мишка больше не пел, но и не отвечал. У Альки упало сердце.

– Я тебе в городе за этот рупь западёнку с тремя хлопушками дам, – пообещал Лапа.

– И чечета?

– Чечета я выпустил. Стакан конопли дам.

– Штаны – это конечно… – задумчиво сказал Мишка…

Эту историю Марина выслушала с каменным лицом, как и полагалось старшей

сестре и заместителю председателя совета дружины. Потом она сказала, что отдаст Мишке

рубль, а Лапу придётся, наверно, обсудить на линейке.

Альке, конечно, попало бы больше всех, но тут Марину позвал длинный очкастый

командир первого отряда Костя Василевский, и она сразу заторопилась. А на прощание

сказала:

– Ну, смотри, Александр! Раз купил, носи. Но, если порвёшь или измажешь, на глаза

не попадайся.

Алька хотел сказать, что это его штаны, а не Маринины, но не стал. Ещё отберёт,

пожалуй. И Марина удалилась, строгая и неприступная.

Был бы до самого вечера Алька самым счастливым человеком, но тут приехал в

лагерь старший брат Галки Лихачевой. Он прикатил на велосипеде, и мальчишки

выстроились в очередь, чтобы хоть разик прокатиться по аллее. С седла ни у кого ноги до

педалей не доставали, поэтому все ездили стоя, под рамой. Алька тоже немного умел.

Дали и ему. Толкнулся Алька ногой, нажал на педаль и вдруг увидел удивительную

картину: небо закачалось, а сосны и берёзы перевернулись вниз кронами. Земля встала

торчком и больно треснула Альку по лбу.

Потом Алька услышал голос Галкиного брата:

– Штанинуто подворачивать надо. Гляди, цепью заело.

Он вместе с велосипедом поднял Альку и вынул его из штанов. Иначе штаны никак

нельзя было освободить. Когда провернули шестерню, на штанине увидели ровную

цепочку дырок. Будто брюки прострочили на громадной швейной машине без ниток. А

вокруг каждой дырки был чёрный след от жирной смазки.

– Даа… – протянул Мишка Гусаков.

Алька сел на корточки, и на испорченную штанину стали капать крупные слезы.

– Не реви, – сказал Лапа. – Зашьём и выстираем.

Решили сперва выстирать. Мишка принёс кусок туалетного мыла. На речку не

пошли: стирали в бочке с дождевой водой, которая стояла за столовой. Мишка говорил,

что в дождевой воде стирать лучше всего. Вода скоро стала мутной и тёмной. Брюки

почемуто стали тоже тёмными.

– Не реви, – снова сказал Лапа. – Высохнут – сделаются белые.

Дырки на штанине стали не такими заметными. Наверное, потому, что вокруг

каждой расплылось грязное пятно.

Алька ушёл на дальнюю лужайку среди берёзовых кустов и остался там один со

своим горем. Брюки он разложил на траве, чтобы сохли. Но они сохнуть не хотели.

Может, он так и просидел бы до самого ужина, но вдруг раздались шаги и

побрякиванье. Шли Лапа и Мишка, а побрякивал утюг.

– Будем сушить утюгом, – сказал Лапа. – Будут штаны белые и гладкие. Главное,

Санька, сообразительность…

Алька прерывисто вздохнул и улыбнулся. Впервые после аварии.

– Где ты утюг взял, Лапа?

Лапа сказал, что взял утюг на кухне у поварихи тёти Вали, но это, конечно, тайна.

– Его углями греют, – гадал Мишка. – А вот как, не знаю.

– Не надо углями. Мы его, как чайник, над костром повесим. Сразу раскалится.

Понятно?

– Понятно, – прошептал Алька, восхищённый Лапиным умом.

Лапа довольно похлопал себя по карману. В кармане брякал коробок со спичками.

Сухих веток в кустах не нашли, и Мишка сбегал ещё раз к кухне – за щепками. Лапа