О достоверности

337. Нельзя экспериментировать, если нет чего-то несомненного. Но это не значит, что определенные предпосылки принимаются на веру. Написав письмо и отсылая его, я полагаю, что оно дойдет, я ожидаю этого. Экспериментируя, я не сомневаюсь в существовании прибора, что находится перед моими глазами. У меня множество сомнений, но не это.Вычисляя, я без всякого сомнения верю в то, что цифры на бумаге ни с того ни с сего не изменяются, я постоянно, притом безоговорочно, доверяю своей памяти. Уверенность в этом такая же, как и уверенность в том, что я никогда не был на Луне.

338. Но представим себе людей, которые никогда не были бы вполне уверены в таких вещах, однако говорили бы, что они, по всей вероятности,именно таковы, а потому не стоит в них сомневаться. Так что, окажись такой человек в моем положении, он сказал бы: “В высшей степени мало вероятно, что я когда-либо был на Луне” и т. д. и т. д. Чемотличалась бы жизнь этих людей от нашей? Ведь существуютже люди, по словам которых всего лишь в высшей степени вероятно, что вода в котле, поставленном на огонь, закипит, а не замерзнет, и, следовательно, строго говоря, то, что мы считаем невозможным, для них лишь маловероятно. Чем же это изменяет их жизнь? Разве не тем лишь, что об определенных вещах они говорят куда более пространно, чем остальные люди?

339. Представь себе человека, который должен встретить своего друга и не просто смотрит расписание и идет в определенный час на вокзал , но говорит: "Я неверю, что поезд действительно придет, но все равно пойду на вокзал”. Он делает все то, что и обычный человек, но сопровождает это сомнением, недовольством собой и т. д.

340. С той же несомненностью, с какой мы верим в какое-нибудьматематическое предложение, мы знаем, как произносятся буквы А и В, как называется цвет человеческой крови, знаем, что кровь есть и у других людей и они называют ее “кровью”.

341. То есть вопросы,которые мы ставим, и наши сомнения зиждутся на том, что для определенных предложений сомнение исключено, что они словно петли, на которых держится движение остальных [предложений].

342. Иначе говоря, то, что некоторые вещи на делене подлежат сомнению, принадлежит логике наших научных исследований.

343. Однако дело не в том, что мы не в состоянииисследовать всего — и потому вынуждены довольствоваться определенными предпосылками. Если я хочу, чтобы дверь отворялась, петли должны быть закреплены.

344. Моя жизньдержится на том, что многое я принимаю непроизвольно. 345. Если с целью выяснить, какой же это цвет, я спрашиваю кого-то: “Какой цвет ты сейчас видишь?” — то в этот самый момент я не могу сомневаться в том, понимает ли этот человек немецкий язык, не намерен ли он ввести меня в заблуждение, не подводит ли меня с названиями цветов моя собственная память и т. д.

346. Играя в шахматы и стараясь поставить кому-то мат, я не могу сомневаться, например, в том, не изменяют ли фигуры свои позиции сами собой и вместе с тем не подшучивает ли надо мной незаметно для меня моя память и т. д.

15.3.51

347. “Я знаю, что это — дерево”. Почему складывается впечатление, будто я не понимаю данного предложения? Хотя ведь это — наипростейшее предложение самого обычного вида. Я словно бы не в состоянии сфокусировать усилия духа на каком-либо значении. Просто потому, что ищу этот фокус не в той сфере, где он находится. Стоит лишь переключиться с философского на повседневное употребление этого предложения, как его смысл становится ясным и привычным.

348. Так же как слова “Я здесь” имеют смысл только в определенных контекстах, они не адресованы тому, кто сидит передо мной и ясно видит меня, — и не потому, что они тут излишни, а потому, что их смысл не обусловленситуацией, а он нуждается в такой обусловленности.

349. “Я знаю, что это — дерево” может означать всякое: я смотрю на растение, которое принимаю за молодой бук, а кто-то другой — за черную смородину. Он говорит: “Это куст”, — по моим же словам, это — дерево. — Нам видится что-то в тумане, один из нас принимает это за человека, тогда как другой говорит: “Я знаю, что это — дерево”. Кто-то хочет проверить мое зрение и т. д., и т. д., и т. д. “То”, что я провозглашаю деревом, — всякий раз иного рода. А что, если мы выражаемся более определенно? Так, например: “Я знаю, что там дерево, я вижу его довольно ясно”. — Допустим даже, что это замечание я сделал в контексте какого-то разговора (так что оно было вполне уместно); теперь же вне всякого контекста я его повторяю, глядя на дерево, и добавляю: “Под этими словами я понимаю то же самое, что и 5 минут назад”. — Это замечание не обескураживало бы, если бы я пояснил, что при этом имею в виду опять же свое скверное зрение и мои слова — как бы вздох. То, что в предложении имеется в виду,можно выразить, сделав к нему дополнение и, таким образом, объединив его с этим дополнением.