Ворон рассмеялся. «Посмотрим, дорогой мой. Он бросил хозяину туго набитый кошелек:
«Кто приедет – проводишь туда, ко мне».
Она зашла, закрыв за собой дверь на засов, и встала у стены, тяжело, прерывисто дыша.
Ворон повернулся, и, подойдя к ней, сказал: «Дай-ка».
Девушка покорно подставила стройную спину. Он стал целовать нежную, смуглую шею,
спускаясь все ниже, расшнуровывая ей корсет.
-Нет, - Ворон вдруг прервался, - сначала я возьму тебя так, а уж потом - раздену.
Девушка опустилась на четвереньки, и, подняв бархатные, изукрашенные вышивкой юбки,
тихо сказала, обернувшись: «Ты бы мог уложить меня на спину прямо там, в грязи».
-Я знаю, - Ворон пригнул ее голову вниз, к полу и сказал: «А ну не смей ничего делать.
Просто стой, и все».
Потом он раздел ее, и, уже лежа на постели, раздвинув ноги, девушка, покраснев, сказала:
«Меня зовут…».
-Не надо, - Ворон приложил палец к ее губам. «Не надо».
Потом, она, распластавшись под ним, отчаянно кричала. Подняв голову, прижимаясь к его
губам, она шептала то, что он уже слышал – много раз, на разных языках. Ворон, вдруг,
горько подумал, что Господь уже, видно, и не дарует ему счастья.
-Пожалуйста, - вдруг, умоляюще сказала девушка. «Можно и так, я ведь замужем».
-Тем более нельзя, - жестко ответил Степан, толкнув ее вниз. Он пропустил сквозь пальцы
темные, мягкие волосы и прижал ее к себе – сильно и долго.
-Возьми, - протянул он, ей потом бутылку. Девушка отпила прямо из горлышка и едва успела
поставить ее на пол, как Степан велел ей: «А ну-ка, теперь ты поцелуй меня».
Она подчинилась, и, ощутив вкус бургундского вина на губах, он сказал: «Ну и не только
сюда, конечно».
Когда за окном стал всходить серый, дымный рассвет, Степан тихо оделся, и, не смотря на
спящую девушку, вышел из комнаты. Хозяин, зевая, протирал стойку.
-Налей мне виски, - Степан устало зевнул. «Стакан. И вот, что, дружище – ты меня не видел,
и не знаешь, куда я ушел».
-Понял, - кабатчик все так же спокойно полировал дерево.
Выпив, Степан остановился на пороге и вдохнул влажный, осенний воздух. «Пора
возвращаться в море, - горько усмехнувшись, сказал он себе.
Часть вторая
Ишимские степи, осень 1583
Федосья сладко потянулась, и, высунув голову из возка, вдохнула резкий, пахнущий ветром и
травами воздух. Вокруг – куда ни посмотри, - простиралась огромная, плоская равнина. Той
неделей, как они проходили Большой Камень, Федосья ждала серых, негостеприимных скал,
гор, поднимающихся в облака, о которых ей рассказывала мать.
-То на севере, - Иван отпил из фляги и натянул попону на ее плечи. Они лежали у костра на
лесной опушке.
-А ты что в возке спишь только? – Федосья усмехнулась, устроившись у него на груди.
-Вот же дура, - беззлобно сказал муж. «Тут дружина вокруг, парни молодые, горячие, ради
чего дразнить их? Баб тут поблизости нет, остяки, - они вокруг Кашлыка живут, это еще
недели две пути, а тут мы с тобой возок раскачивать каждую ночь будем? Потерпи, как на
Тюменский волок приедем, сразу дом начну ставить, его до холодов срубить надо. Там уже
кричи, сколь угодно тебе – Федосья почувствовала, как большая рука мужа ползет вниз, и,
томно вздохнув, улеглась на бок.
-Вот так, - поцеловав ее в шею, сказал потом Иван. «Ты как носишь-то, лучше уже? Не
трясет тебя?»
-Нет, - она зевнула. «Уже пятый месяц, не тошнит больше».
-Как опростаешься, я потом летом на юг схожу, там караваны в Бухару идут, золотишка тебе
с камнями привезу, - муж шлепнул ее пониже спины. «Ты все равно дома сидеть будешь,
кормить, все радость тебе».
-Спасибо, - она потерлась растрепанной головой о его жесткую бороду. Кольцо вдруг
подумал, - неожиданно для себя, - что ему хорошо с женой. Была она ловкая, умелая,
готовила вкусно, да за месяцы пути обучилась кое-чему – было с ней не скучно.
-Ты давай, - он усмехнулся, целуя ее, - ртом-то своим поработай, Федосья, и не тут, а где
пониже.
Жена рассмеялась и скользнула под попону.
-Ваня, - позвала Федосья сейчас мужа, - что за река-то? - она указала на серебристую,
извивающуюся ленту поодаль.
- Тобол, - сказал муж, подъехав ближе к возку. «Мы сейчас по нему на север пойдем, до
Туры, до волока Тюменского. А ты смотри, чего в одной сорочке высунулась, совсем стыд
потеряла!».
-Да нет же никого вокруг – Федосья указала на дружину, что оторвавшись, была уже далеко
впереди.
-Ну все равно, - Кольцо нахмурился, - оденься, холодно уже.
Федосья, блаженно улыбнувшись, почувствовала на лице лучи солнца и сказала: «Да ведь
бабье лето еще, Ваня, и хорошо-то как тут!»
-Что там еще? – нахмурился Кольцо, посмотрев вперед. «Ермак Тимофеевич зовет!».
Он подхлестнул коня и поскакал к реке.
Ермак, спешившись, стоял в окружении дружинников, рассматривая коротко стриженого, в
засаленном халате, татарина.
-Вот, Иван Иванович, - атаман усмехнулся в седоватую бороду, - с миром, говорит, пришел.
Татарин заговорил, мешая языки: «Визирь Карача там, - он указал за Тобол, - две сотни
всадников вам привел, под руку вашу хочет, поссорился с ханом Кучумом»
-Поссорился, значит, - Ермак помолчал.
-Еще весной слухи были, - Кольцо помедлил, - что Карача и Кучум – на ножах, мол,