— Зачем, Света?! Простите, доктор! Можно мне вас так называть?
Она смеялась, гладила его ладонью по щеке.
— Я могу сам приехать, — улыбался он.
— И всё же лучше, если ты мне позвонишь.
Вырвав из блокнота листок с номером телефона и передав его Виктору, сказала:
— Всё! До вечера, милый,— потом, поцеловав на прощание, проводила до двери, а
перед выходом, спохватившись, спросила заботливо:
— Как ты доберёшься домой?
— У меня есть друзья, но сейчас проще на такси.
Возвратившись в свою квартиру, в хранилище той многолетней обыденности, что
протекала в ней, Виктор остро почувствовал наступивший конец этой обыденности —
и по той причине, что уехавшие из неё дети уже вряд ли вернутся обратно, и по той,
что уже и сам, возможно, не вернётся сюда. Понимая неизбежность происходящего, он
тосковал лишь об ушедших годах взросления детей, да его несколько беспокоила
судьба Веры, которая, впрочем, могла обходиться без него ранее, поэтому, очевидно, не
воспримет его уход как трагедию.
Помывшись после больничной палаты, немного прибравшись в квартире и даже
успев несколько отдохнуть в привычной ему обстановке, он наконец-то дояедался
шести часов и с волнением набрал телефонный номер Светланы.
Она ответила незамедлительно:
— Я яеду тебя. Машина около твоего дома, — она назвала номер машины, а
Виктор, удивившись вначале её осведомлённости, решил не придавать этому значения.
По номеру он нашёл машину, оказавшуюся внушительным внедорожником, и, открыв
дверь, спросил:
— Вы от Светланы Николаевны?
— Да! Садитесь, — был ответ.
Он сел, закрыл дверь; водитель понравился ему спокойным, уверенным,
порядочным выражением лица, и Виктор назвал себя.
— Михаил, — представился шофёр.
2бЗ
Машина тронулась, а водитель вдруг спросил спокойно, как само собой
разумеющееся:
— Какие у вас отношения со Светланой Николаевной?
— Я люблю её, — просто сказал Виктор, потом помолчал и добавил: — Она меня
тоже любит.
— Вы знаете, что она замужем?
— Да. Впрочем, она ушла от мужа.
— А с её мужем вы знакомы?
— Нет. Почему вы спрашиваете?
— Я его шофёр.
— Понятно, — усмехнулся Виктор. — Почему Светлана вам доверяет?
— У неё есть на это основания, — было ему ответом.
— Тогда они есть и у меня, — спокойно констатировал он. — А есть ли у вас
основания доверять мне — решать вам.
Тот ничего не ответил, а Виктор попросил заехать в цветочный магазин. Купив
букет красных роз, крупных, радостного, насыщенного цвета, он взял бутылку
шампанского в соседнем магазине и вернулся в машину, чтобы через несколько минут
быть на месте, в районе, хорошо ему знакомом, что неудивительно для столь
небольшого города. Выйдя из машины, попрощался с шофером, с которым они уже
перешли на «ты», прошёл в подъезд пятиэтажки, где находилась названная ему
квартира, нажал на кнопку звонка и вслед за его звуком за дверью услышал торопливые
шаги. Дверь открылась, на пороге стояла она, прекрасная, бесподобно женственная, в
шикарном вечернем платье с глубоким декольте, сводящим с ума, с тёмно-русыми
сильными волосами, уложенными в простую, но безупречную причёску, с улыбкой на
милом, столь дорогом ему лице, что у него снова ёкнуло сердце, как тогда, в книжном
магазине. Он вошёл, протянул ей цветы, она взяла их радостно, на минуту уткнулась
лицом в букет, сказала: «Какая прелесть! Спасибо!» — потом легонько поцеловала его
и, забрав шампанское, прошла в комнату, оставив его раздеваться. Войдя следом,
Виктор застал её ставящей цветы в вазу на накрытом к ужину столе и, приблизившись,
легонько прикоснулся к её плечу; она не вздрогнула, но сразу же повернулась, глядя на
него большими, плещущими радостью глазами, с полуоткрытыми устами, готовыми к
поцелую. Целуя её самозабвенно, он понял, что не сможет сдержаться — да ему уже
было очевидно, что не к чему, — и, взяв её на руки, отнёс в соседнюю комнату, дверь в
которую была открыта, где они судорожно раздевали друг друга, чтобы потом, забыв
обо всём на свете, ни о чём не думая, утонуть в бесконечном восторге собственных
ощущений, в немыслимом экстазе объятий, желая лишь вечного наслаждения
обладанием друг другом. Упиваясь этим восторгом, Виктор знал, что она чувствует то
же самое, и это ещё больше сводило его с ума; они были готовы к высшей степени
самопожертвования друг для друга — это было безусловно. Несколько раз на её глазах
появлялись слёзы — он поцелуями осушал их, заботливо спрашивая, в чём дело, а она
лишь крепче обнимала его, шепча восхищённо: «Родной мой! Как я люблю тебя!»
Они не помнили, сколько прошло времени, но было ясно, что немало: за окном
царили глубокие сумерки. Она, обнимая его, говорила:
— Сейчас я самая счастливая на свете. Никогда не думала, что такое возможно;
считала, что в этом нет ничего, кроме голой физиологии, но сегодня я переживала
настоящее бесконечное эстетическое наслаждение!
А через минуту добавила, словно извиняясь:
— Оттолкни меня, родной мой! Нам надо встать.