o 98f6fe69ff972b4b

— Понятно! — многозначительно ответил доктор, а Виктор похолодел, подумав, какие

могли быть инсинуации по поводу, вероятно, излишней заботы о нём заместителя

главврача. Его даже не обрадовало то, что эта забота, очевидная для других, имела к нему

прямое отношение, а то, что она не появилась в отделении, он воспринял даже с некоторым

облегчением. Но когда она не пришла и на следующий день, уже с тревогой прислушивался

к голосам в коридоре, за дверью палаты. Её не было и на третий день, и он по-настоящему

затосковал, закрытый в четырёх стенах, привязанный к своему аппарату, уже

раздражавшему его, подчёркивающему его ущербность, несмотря на то что дважды

вечером его навестили Колычев и друзья.

2бЗ

Прошла его первая больничная неделя, когда позвонила Вера, сопровождавшая детей в

институт, и сообщила новость, ещё более угнетающе подействовавшую на него: бывшую

соседку Наташи по комнате в общежитии, вынужденную заниматься проституцией, нашли

мёртвой в снимаемой ею квартире. О мотивах убийства пока ничего не было известно, хотя

при девушке не оказалось никаких денег и, возможно, пропали какие-то вещи. Вера

вынуждена заниматься этим делом до приезда матери погибшей. Виктор, посочувствовав

жене, успокоил её и детей, сказав, что у него всё хорошо, что он на работе, обещал звонить

почаще. Через два дня Вера позвонила снова, и из её рассказа следовало, что в квартире, где

произошло убийство девушки, нашли телефон, застрявший меяеду спинкой дивана и

мягкими сиденьями, а по последним звонкам, сохранившимся в нём, взяли подозреваемых

в убийстве, уже дающих признательные показания. Приехавшая мать девочки вне себя от

горя, мало что соображает и постоянно проклинает город, убивший её дочь, и себя, за то

что отпустила учиться её в этот город, причитая, что уж лучше бы она работала там, у себя

дома, получая ту мизерную зарплату, но была бы жива. Денег для похорон дочери у неё не

было, Вере пришлось взять на себя эти расходы, потому что со сберкнижки, найденной у

убитой, мать пока не может получить ни копейки.

Был на исходе август, уже неделю за окном палаты, не переставая, шёл дояедь, то

усиливаясь, то нудно морося, и казалось, что никогда не будет ему конца. Почти неделю

Виктора не покидало мрачное, тоскливое настроение, которое невозможно было ничем

рассеять. Он уже не яедал ничего приятного для себя от опостылевшей больничной жизни

— от всех уколов, капельниц, аппаратов и процедур — и, несмотря на значительное

улучшение своего здоровья, невыносимо тяготился ею, потребовав в конце концов убрать

от себя аппарат, к которому был привязан, мотивируя это тем, что лёгкие его здоровы и

прекратились кровавые выделения, а грудная клетка расправилась. Если добавить к этому,

что почти исчезли все синяки и зажили ссадины, то он мог быть довольным состоянием

своего здоровья, но только физическим, поскольку интерес к жизни для него был потерян,

как ему казалось, и даже не хотелось снова увидеть её, как не хотелось, чтобы эта встреча

дала повод для каких- то надежд. Аппарат убрали, вынули из тела трубки, пришитые к

коже, а места проколов курирующий его врач просто залепил лейкопластырями, после чего

Виктор потребовал выписать его из больницы, соглашаясь посещать её на необходимые

процедуры. Однако врач и слышать не хотел об этом, говоря, что лечение ещё не

закончилось. Теперь, чтобы поесть, он, отвязанный от аппарата, должен был ходить в

столовую, но редко это делал, питаясь в основном тем, что приносили друзья. В его

девятый день в больнице, когда он снова игнорировал обед, в палату вошла она,

невыразимо прекрасная, строгая и недосягаемая, как Минерва. Задохнувшись от

неожиданности, он встал, стараясь быть спокойным, что ему удалось, поскольку мысленно

он исключал возможность сближения, уже, казалось, не желая его, а поздоровавшись,

равнодушно спросил:

— Как дела, доктор?

— Спасибо, хорошо. Но в данном случае важнее, как ваши дела?

— Отлично! Я здоров и хочу, чтобы меня выписали из больницы.

— Да, да! Мне говорили, — отвечала она, с профессиональным интересом вглядываясь

в его лицо.

— Раздевайтесь, я осмотрю вас, — прозвучал неожиданно её приказ, которому нужно

было подчиниться.

Она долго осматривала его, ощупывая и прослушивая грудную клетку, а он, послушно

подчиняясь движению её рук, с трепетом чувствовал каждое прикосновение, уже забыв, что

не хотел этого, забыв о своём мнимом равнодушии, мысленно молясь о том, чтобы

поскорее кончилась эта пытка, стараясь не смотреть на неё, но в конце концов не выдержал,

потеряв над собой контроль, импульсивно положил голову ей на грудь и замер от

2бЗ

ощущения невыразимого блаженства. Замер не только он, замерла и она, всё так же держа