o 8b191ad8675a2039

у меня большое…

- Не ради хозяйства я, - сказала Феодосия, почувствовав, как надломился весенней

тростинкой ее голос, - да, Федор Васильевич, думаю, и ты не ради хозяйства….

- Нет, - сказал он глухо, ощущая, как кровь, - горячая, темная, не поднимавшаяся в нем с того

времени, как слегла покойница Аграфена, - бросилась ему в голову. Он сцепил под столом

пальцы, и вонзил ногти в ладони, - до боли. «Не ради хозяйства я, боярыня Феодосия».

- Я хоть и вдовею, Федор Васильевич, но, по-хорошему, с моим отцом тебе стоило бы

поговорить. Путь до Новгорода не близок, но грамоту с гонцом послать, по-моему, надо тебе.

– Феодосия взглянула искоса на Федора и опять опустила голову.

- А ты-то как, боярыня, располагаешь? – прямо спросил Федор. «Люб я тебе, али нет?»

- Был бы не люб, разве ж я согласилась бы говорить с тобой? – ответила ему вопросом

Феодосия. «И то мне по сердцу, что ты не сваху заслать решил, а хотел поговорить со мной

вначале».

- Располагаю я, боярыня, что говорить нам с тобой будет, о чем до конца жизни нашей –

прав я али нет? – усмехнулся Федор.

- Ой, как прав, боярин! – Феодосия тоже рассмеялась, и, услышав ее смех, Прасковья

Воронцова, стоявшая у двери в соседней горнице, облегченно перекрестилась.

-Пошли им, Всевышний, брак честный, да ложе безгрешное, - пробормотала она.

Вернувшись, домой, Федор Вельяминов послал слугу за Матвеем. Застать сына дома было

все сложнее, он дневал и ночевал в покоях царя Ивана, но не сказать ему о предстоящем

браке отец не мог.

-С Вассианом проще, - размышлял боярин, меряя шагами крестовую палату, - пошлю

грамотцу в Чердынь, да и дело с концом. К тому же он инок, монах, от мирской нашей жизни

отрешен, наследства ему не надобно. А вот с Матвеем надо говорить осторожно. Бог его

знает, будут у нас с Феодосией дети, али нет. С покойником Тучковым вон семь лет прожила,

и не понесла. Конечно, могло статься и так, что в том Федосьиной вины не было, да и не

ради детей я на ней женюсь.

Однако, думая об этом, боярин вдруг поймал себя на том, что представляет себе ту, что

совсем недавно видел в горнице Воронцовых – в парче и шелках, с убранными, покрытыми

волосами, так, что ни единого локона не было видно, - совсем в другом обличье.

Он покраснел, как мальчишка, и не заметил вошедшего в горницу Матвея.

- Звали, батюшка? – вежливо, вполголоса, спросил отрок.

- Да, - Федор провел рукой по лицу, и, словно проснувшись, посмотрел на сына. Высокие

каблуки сафьяновых сапог, воротник ферязи, расшитый жемчугом, поднят вверх, на пальцах

– перстни, волосы длинны и подвиты.

- Кольчугу-то ради чего надел? – хмуро спросил Федор, заметив, как поблескивает металл в

разрезах ферязи. «Ты же при царе Иване Васильевиче, кто тебя тронет?».

- Сговорились мы сегодня ехать на мечах упражняться, батюшка, для того и кольчуга, -

Матвей взглянул на отца и поразился тому, как изменилось его, всегда спокойное лицо.

- Садись, - Федор указал на лавку, - хочу сказать тебе кое-что.

Матвей покорно сел. «Глаза-то у него Грунины, - вдруг подумал Федор, «ишь, какие, ровно

лесной орех».

- Мать твоя покойница перед смертью взяла с меня обещание, Матвей, - начал Федор, - и

обещание это я намерен выполнить».

- Что ж было то за обещание, батюшка?

- Обещал я матери твоей жениться после ее смерти, - резко ответил ему отец.

- Не могла, - голос Матвея прервался, - не могла матушка тебе такого сказать! Любила она

тебя, как же она могла!»

- Дурак ты, Матвей, - вздохнул Федор, - и не гневаюсь я лишь только потому, что молод ты

еще. Как вырастешь, - поймешь, что любящее сердце, - оно не о себе думает, а о том, кого

любит. Да и что я тебе все это рассказываю, - решение-то я принял уже, да и ты уже скоро

взрослым станешь, своим домом заживешь, с мачехой видеться будешь редко.

- Кто же она, батюшка? – осторожно спросил Матвей.

- Видел ты ее, ближняя боярыня царицы, Тучкова Феодосия, новгородка. Вдовеет она, уж

больше года.

- Как вы скажете, батюшка, так оно и будет, - поклонился, вставая Матвей. «Воля ваша».

- Ну, иди, - отпустил его Федор.

Матвей с почтением поцеловал ему руку, и боярин подумал, что, благодарение Богу, вроде

бы и обошлось.

-Любит он мать-покойницу, конечно, - Федор велел слуге принести перо и чернила, - писать

грамоты. «Так на то она и мать. Женить бы его, да вроде рано, пятнадцать годов только,

года бы еще три-четыре погулять парню. Да и неизвестно, как царь Иван Васильевич на это

посмотрит, а против царя идти – не враг я себе.

Ах, Феодосия, Феодосия, что же ты со мной сделала, сероглазая? Борода у меня уже в

седине, а с тобой – словно мальчишка. Скорей бы уж повенчаться, что ли. Еще и от

будущего тестя жди теперь ответа.

Оно, конечно, Никита Григорьевич не откажет – знатности у меня поболе, чем у него, да и

богатства немало, однако же, все равно – жди. А так бы я хоть завтра взял Федосью, хоть в

одной рубашке, да хоша бы и без нее».