o 650e8660de4f860a

– Вообщето должен быть один бог. Но некоторые считают, что и его тоже нет.

Пеликан покачал головой.

– А как же тот печальный человек? Кто он такой?

– Это Сын Божий, – сказал Эмиль.

– А другие дети у него есть?

– Нет, у Бога был только один сын. Но зато у него еще есть Святой Дух…

– Он что, тоже член семьи?

– Можно и так сказать. Там все очень запутанно. Есть целая наука, которая все это

изучает, – теология.

– Но если есть отец, то где же мать?

– Мать тоже есть. Ее зовут Мария. Святая Дева Мария.

– Почему же она дева, если она мать? Может быть, она госпожа Мария?

– Нет, ее называют Девой Марией, а почему – я не знаю. Это как раз и есть теология.

Эмиля стали немного раздражать эти бесконечные вопросы пеликана.

– Да, странная семья… – задумчиво пробормотал пеликан, глядя прямо перед

собой. – Но знаете, он мне понравился… тот печальный человек. Он висел там, в церкви,

над столом…

– Над алтарем, – поправил его Эмиль.

– Он висел над алтарем, приколоченный гвоздями к кресту, и смотрел на всех в зале

с таким смирением и такой добротой, что казалось, будто он жалеет нас, хотя сам страдает.

В тот вечер они больше о Боге не разговаривали.

Пеликан изучает науки

Эмиль пришел в библиотеку, чтобы вернуть наконец книжку комиксов, о которой все

время забывал.

За маленьким столиком, едва помещавшимся между двух книжных полок, он увидел

пеликана, который внимательно изучал большую толстую книгу.

Пеликан сидел, подперев крылом щеку. На носу у него были очки – то ли по

необходимости, то ли просто для того, чтобы выглядеть умнее. Он не замечал Эмиля до

тех пор, пока тот не дернул его за рукав.

– Необычайно интересная книга, – сказал пеликан, оторвавшись от чтения. –

Невероятно интересная.

– Что это за книга?

– Про теорию эволюции и происхождение всего живого на земле. Я сегодня весь

день изучаю биологию. Завтра планирую перейти к органической химии. Вчера я

занимался физикой, а позавчера – астрономией. Всю прошлую неделю я посвятил алгебре,

геометрии и основам музыковедения. А на следующей неделе хочу заняться языкознанием

и историей. Художественную литературу приходиться читать по ночам.

У Эмиля даже голова закружилась от такого длинного списка наук.

– Неужели вы все это помните?

– Нуу, не все, конечно, но самое важное помню.

– И что из этого самое важное?

– Это зависит от многих факторов. Если в двух словах, то самое главное – это как раз

то, что остается в голове после того, как все остальное забудется.

– То есть надо запоминать самое главное, а самое главное – это то, что помнишь.

– Именно так! А вы необычайно сообразительны, мой друг. Хотя, впрочем, я это

заметил уже давно. Но скажу вам как птица и как человек: самое главное и необходимое

для запоминания – это то, что нас удивляет.

– Удивляет?

– Именно так. Чем больше читаешь, тем больше удивляешься. Так что в конце

концов даже читать уже не можешь, настолько потрясен.

– Тем, что происходит в мире?

– И не только.

– Значит, чтение не приносит пользы?

– Я бы так не сказал. Никто не может точно сказать, что приносит пользу, а что нет.

Но из книг можно многое узнать: чем питается морской еж, как долго продолжался

ледниковый период, далеко ли находится Альфа Центавра и как дышат членистоногие. У

человека, по сравнению с пеликаном, нос маленький, но очень любознательный. Пожалуй,

на свете нет более любопытного животного, чем человек. И более странного. Вот и пойми

вас, людей.

Пеликан вздохнул и снова погрузился в чтение.

Капельмейстер

Пеликан научился пользоваться радиоприемником и проигрывателем. Теперь,

поднимаясь к нему, Эмиль уже на лестнице почти всегда слышал звуки струнного

оркестра. Особенно нравились пеликану скрипичные концерты. Он даже приобрел

абонемент в городской концертный зал, куда ходил слушать классическую музыку. Он

очень быстро научился различать жесты дирижера и дома часто, закрыв глаза, откинув

голову и раскачиваясь в такт музыке, дирижировал воображаемым оркестром. Эмиль

выступал в качестве публики.

Жажда знаний, овладевшая пеликаном, была неиссякаемой, а любовь к искусству не

знала границ. Кроме наук его интересовали и все остальные виды искусства: литература,

музыка, кинематограф, театр и опера. По воскресеньям он посещал галереи и

художественные музеи, быстро овладевал знаниями, с жадностью впитывал новую

информацию, как будто у него очень мало времени. Очевидно, он уже отказался от идеи

перевезти семью в город. Он ушел из оперы и больше не пел в хоре. Теперь все свободное

время он отдавал наукам и искусству. Пару раз в неделю он пел по вечерам в баре, чтобы

было, на что покупать себе рыбу.

– Честно говоря, – сказал он однажды, – теперь я отношусь к людям совсем

подругому. Я больше не завидую человеку и не восхищаюсь им, как раньше. Стоит лишь

немного познакомиться с этим миром, чтобы понять, в каком плачевном состоянии он