Здесь, мол, нужны крепкие, зрелые руководители…
Мысли скакали и путались в голове.
Дорога тянулась вверх. Как только я поднялся на вершину сопки, перед глазами открылся
морской простор. Да так неожиданно, что я задохнулся.
Вид с высоты завораживал. Далеко, на границе видимости, голубела тонкая полоска
чистой воды. Я стоял, наклонившись вперёд, навстречу ледяному ветру, и мечтал. Там, далеко за горизонтом, ближе к экватору, - вечное лето. Где круглый год курсируют
белоснежные пассажирские лайнеры, сияет яркое тропическое солнце, зеленеют пальмы, а
под ними в шезлонгах загорают молодые роскошные женщины. Ласковый бриз развевает
их шелковистые волосы, играет соломкой от коктейля в высоких бокалах, покачивает яхту, пришвартованную в закрытой лагуне…
Здесь же покрытый ледяным панцирем океан замер в ожидании моего приезда. Он был
настороже. Он не доверял еще мне до конца. Он не знал, как ко мне относиться. Будет ли с
этого ленинградского паренька толк, или он, как и многие до него, испугается трудностей?
Хватит ли у него широты душевной полюбить суровую красоту земли этой и людей, её
населяющих? Выстоит ли он? Не растратит ли себя на пустяки? Не очерствеет ли душой, гоняясь за иллюзорной удачей?..
Океан прикидывал, что я стою.
Неподвижное ощетинившееся торосами ледяное поле с чернеющими тут и там силуэтами
рыбаков-любителей сразу же за волноломом преображалось в разломанное буксирами
беспорядочное крошево льда в бухте. Справа у причальной стенки зимовала
разнокалиберная рыболовецкая флотилия: качались на волнах десятка полтора сейнеров
различного класса. От моря по склону сопки поднимались упрятанные за высоким
бетонным забором производственные цеха комбината.
Слева, чуть в стороне, возвышалось трёхэтажное, сложенное из белого силикатного
кирпича административное здание. Вдоль фасада в обе стороны от высокого крыльца
зеленели ровные ряды елочек. Памятник Ильичу, воздвигнутый в центре небольшой
прямоугольной площади, приветствовал меня поднятой рукой.
- Сколько ни тяни, а идти всё равно надо, - подмигнул я задумавшемуся океану.
Реальность возвращалась ко мне по мере того, как всё больше и больше замерзали ноги.
Набрав полную грудь солёного морского воздуха и задержав дыхание, я, как в омут, нырнул в открытую кем-то высокую стеклянную дверь здания.
Меня принял заместитель Генерального директора комбината Григорий Семёнович Рагуля
- огромный, толстый и неповоротливый, как гиппопотам (мне почему-то пришло на ум
именно это сравнение). С трудом выбравшись из-за массивного письменного стола, он
радушно пожал мне руку и, приобняв за плечи, пригласил к столу заседаний.
- Катюша, - пророкотал Рагуля, наклонившись к микрофону селектора. - Бойцова срочно
ко мне.
- Вы присаживайтесь, присаживайтесь, - он слегка отодвинул стул. - Сейчас подойдёт
Главный механик. Ну, как доехали? Как настроение? Рассказывайте.
- Доехал нормально, Григорий Семёнович. Настроение боевое, готов следовать к месту
работы, - заверил я.
- Отлично, Бойцов свяжется с аэропортом. Полетите спецрейсом. Вертолётом над тайгой
летали?
Рагуля повернулся к открывшейся двери кабинета.
- Валентин Иванович, знакомьтесь: новый механик рыбобазы Кривая Падь. Только что
прилетел из Ленинграда. Буров… - он быстро заглянул в ежедневник. - Михаил
Андреевич.
Я чуть успокоился. Никто, оказывается, смеяться надо мной и не собирается. Напротив, кажется, - милые симпатичные люди.
Главный механик был прямой противоположностью замдиректора. Худощавый
интеллигент, лет сорока с гаком. Невыразительное лицо аскета, редкие белесые волосы, тихий голос, тщательно отглаженный серый костюм. Так выглядели секретари райкомов
партии.
- Очень приятно, Михаил Андреевич. Как добрались?
- Спасибо, Валентин Иванович, всё в порядке. Называйте меня Михаилом, пожалуйста.
- Где остановились, Михаил?
- В городской гостинице.
- Можно было бы и у нас, в Доме отдыха моряков, бесплатно, ну, да ладно. Завтра, думаю, уже улетите.
- Как вам Сахалин, Михаил? - Вмешался Рагуля. Уловив моё замешательство, подмигнул.
- Ничего, мы тоже когда-то приехали сюда молодыми. Однако привыкли и не спились,
слава Богу.
Зам Генерального приподнял к лицу правую руку, и мне вдруг показалось, что он сейчас
перекрестится. К счастью, этого не произошло, и Григорий Семёнович лишь, чуть
смутившись, слегка помассировал свекольного цвета нос.
- Гм, гм, - откашлялся Рагуля.
- Вы, Валентин Иванович, поговорите с товарищем, введите в курс дела. А мне, извините,
- он посмотрел на часы. - Через двадцать семь минут нужно быть на заседании
горисполкома.
Рагуля наклонился к селектору:
- Катюша, машина готова?
- Да, Григорий Семёнович, - мелодичным женским голосом ответил динамик. - Вася ждёт
у входа.
Мне от нарисованной в воображении картины, как на парадный портрет Леонида Ильича
крестится заместитель директора, сделалось так весело, что во время дальнейшего
разговора с Главным механиком с трудом удавалось постоянно одёргивать себя и
настраивать на деловой лад. От былого смущения не осталось и следа.
Главный механик беседовал со мной минут сорок. От меня требовалось в первую очередь