обеспечить подготовку оборудования рыбобазы к летней путине, к приёму и переработке
рыбы. Валентин Иванович рассказав кратко о предстоящей работе, пообещал вскоре
наведаться в Кривую Падь и проинструктировать уже на месте. Позвонив при мне в
диспетчерскую аэропорта, договорился о вылете.
- С утра в аэропорт, Михаил. Вот мой рабочий телефон, - он чиркнул на листочке. - Если
что, звоните, - завершил Главный механик инструктаж, вяло подержав в холодных
влажных пальцах мою ладонь.
Секретарша отметила прибытие. В бухгалтерии без волокиты выдали «суточные» за
проезд и выплатили стоимость билетов. Что было очень кстати: при оплате гостиницы я
разменял последнюю пятидесятирублёвку.
*
Небо, бывшее ещё час тому назад ясным, заволакивалось тучами. Ветер усилился.
Я захотел прогуляться до гостиницы пешком и осмотреть город, но сразу же пожалел о
своём решении. Кое-как пробитую в снежной целине проезжую часть окружали
неприступные снежные стены, результат работы дорожников. Они были такой высоты, что
указатели автобусных остановок и редкие здесь светофоры лишь чуть возвышались над
рукотворными барханами.
«Как же тут люди живут? – удивлялся я, меся снежную «кашу». – Такой климат, должно
быть, быстро из слабаков делает настоящих мужчин. Ладно, посмотрим ещё: кто кого!»
Тротуары спрятались под снегом до весны, и идти удавалось только по проезжей части, постоянно прислушиваясь, не несётся ли сзади, звеня цепями, очередное транспортное
чудовище. Услышав лязг цепей, приходилось быстро карабкаться на сугроб и пропускать
машину.
Гостиница, ставшая на время мне вторым домом, встречала гостеприимно зажжённым над
крыльцом фонарём. Печи топились, но дым поднимался уже не вертикально вверх,
столбом, как было совсем недавно. Он нервно метался над печной трубой, порой
отрываясь от неё совсем, а иногда, словно отчаявшись справиться с разгулявшимся
ветром, стремительно бросался вниз, к земле, надеясь хоть там найти спасение. Но и здесь
шквал настигал свою добычу. Он смешивал каменноугольный чад с мокрым снегом,
летящим почти горизонтально, и в ярости бросал эту смесь в лица одиноких прохожих.
Открыв дверь номера, я увидел картину, нарисованную Джеком Лондоном в его рассказах
об Аляске - естественно, с поправкой на современность. За накрытым к
импровизированному ужину столом расположились трое постояльцев, моих соседей по
номеру. Они курили, смеялись и говорили одновременно. Четвёртый мужчина, немолодой
брюнет, лежал на кровати поверх одеяла лицом вверх с закрытыми глазами. На накрытом
клетчатой клеёнкой столе стояли две бутылки водки, одна - уже наполовину пустая. Две
или три почищенные и разорванные на пласты селёдки лоснились жиром на расстеленной
тут же газете. Буханка чёрного хлеба нарезана крупными ломтями. Пепельница - полна
окурками. Завершала композицию открытая трёхлитровая банка, в мутном рассоле
которой угадывались огурцы. Банка занимала почётное место в центре стола.
Когда я вошёл, все, повернувшись, на мгновение замолкли, но тут же вернулись к
прерванному моим появлением разговору. Худощавый, средних лет мужчина, по виду,
кореец, покинув застолье, принёс стоявший у кровати стул. Поставив на свободное место
чистый гранёный стакан, церемонно, движением обеих рук пригласил меня
присоединиться к компании. На широком и плоском узкоглазом лице светилась вежливая
улыбка. Глядя в весёлые щёлочки глаз корейца, самому хотелось улыбнуться.
Как только я, раздевшись и погрев руки о голландскую печку, присоединился к честной
компании, репродуктор, передающий до этого какие-то новости, во всю мощь запел:
«Миленький ты мой, возьми меня с собой…» - похоже, что эта песня преследует меня. Все
дружно захохотали, глядя на самого молодого, славянской внешности, русого парня, на
вид лет тридцати. А крупный лысоватый мужчина, сидевший напротив него, навалившись
внушительным животом на стол и чуть сдвинув его, хлопнул парня по плечу:
- А я тебе чего говОрю, Лёха. Го-го-го… Дивчину надо усегда брать с собой. Не ровён
час… го-го-го.
Тот, кого звали Лёхой, спокойно похрустывал огурцом.
«Вот они, покорители природы. Им всё нипочём», - любовался я на живописное застолье.
Мне было лестно, что меня считали здесь за равного, такого же постояльца, как и все.
Поздоровавшись и назвавшись, я присел к столу. Компания салютовала мне гранёными
стаканами. Мужики вели себя непринуждённо, как будто за столом и не было
постороннего, но незаметно подливали в стакан, пододвигали закуску, то есть, оказывали
внимание. Когда я предложил сходить в магазин, чтобы внести свой пай в застолье,
украинец, бывший здесь, по всей вероятности, лидером, возразил:
- Успеешь ещё, похоже, к ночи заметёт, и куковать нам здесь придётся долгОнько! Ты куда
путь держишь, МышкО?
- В Кривую Падь.
- Вот я и говОрю, посидим… На материк ещё мабудь Ил-14 и взлетит. А здесь… Местные
рейсы закроют, как пить дать.
«Спящий», как я его про себя окрестил, так и не поднялся с койки. Не вставал он и в
последующие дни. Мужики, все трое работники леспромхоза Пильво, рассказали мне,