o 18466e8fb342a663

экспедиции, профессор филфака МГУ, со своими студентами каждый год ездил по стране: ребята записывали местные легенды, песни, рассказы бывалых людей. В составе

экспедиции были лишь два «Уазика» - за один раз всё имущество не вывезти. Утром

должна была приехать машина, чтобы забрать людей и палатки.

Меня разморило от тепла костра, горячего чая и душевной теплоты этих незнакомых

людей. Лёжа у раскрытого полога палатки, я глядел на огонь и слушал песню, которую

пели ребята. Нехитрые гитарные аккорды навевали грусть. Вблизи костра звёзд не видно, но из полутьмы палатки, казалось, что смотришь на небо со дна глубокого колодца.

Удивительно далёкое тёмное небо с россыпью ярких мерцающих звёзд.

- Люди идут по свету, им, вроде, не много надо, - пел приятным баритоном бородатый

студент, аккомпанируя себе на гитаре.

- Была бы прочна палатка, да был бы нескучен путь, - худенькая девчушка, сидя у костра

и, обхватив колени руками, задумчиво смотрела в огонь.

- Но с дымом сливается песня, ребята отводят взгляды,

- И шепчет во сне бродяга кому-то: «Не позабудь!»

*

На рассвете, выбравшись из палатки, я раздул подёрнутые пеплом угли потухшего было

костра. Ко мне подошёл Сергей Венедиктович и, присев рядом, спросил:

- Вы давно из Питера?

Я удивился, вчера мы с ним почти не общались, да и вообще, что я - родом из

Ленинграда, никому не говорил.

Заметив моё недоумение, профессор пояснил:

- Мы по профессии словесники. Вы говорите, как ленинградец.

Неожиданно для самого себя я стал рассказывать незнакомому мне человеку о себе, о

своей несчастной любви, об одиночестве, о непонимании себя окружающими.

- Послушайте меня, Михаил, - Сергей Венедиктович бросил папиросу в разгоревшийся

костёр.

- Я не призываю вас становиться толстокожим. Вы ещё очень молоды, душевные метания

ваши и порывистость естественны. Они характеризуют вас, как человека глубокого,

тонкого и, несомненно, талантливого. Чем сильнее чувства, тем ярче жизнь! Поиск своего

пути не может быть без ошибок, разочарований и страданий. Но при этом ни в коем случае

вину за свои неудачи нельзя перекладывать на других.

- Но позвольте, профессор: что же, всё-таки, каждый сам за себя?

- По большому счёту, да, Михаил! Каждый сам строит своё будущее. Вы на меня, ради

Бога, не сердитесь. Я сам - детдомовский. На моих глазах погибло и в прямом, и в

переносном смысле столько чудесных ребят и девчонок. И только по одной причине: они

искали виновных в своих бедах. Да, виновных полно, но нам с вами от этого не легче.

Сидеть в пивной и плакаться в жилетку собутыльнику – это тупик, путь в никуда. Если я

чего-то в своей жизни и достиг, то только благодаря тому, что учился на собственных

ошибках, - закончил профессор.

Меня подвезли на машине до самого Семиречья.

Глава 14

Когда экспедиционная машина подъехала к Семиречью, пробудившаяся от долгого

осеннего сна природа сладко потягивалась. Она позволяла себе немножко полениться,

понежится; но в предвкушении грядущих дневных забот уже готовилась сбросить

укрывающее землю стёганое росами и подбитое туманами одеяло и встретить один из

последних ясных тёплых деньков короткого здесь бабьего лета.

«Ну, вот - и дома!», - предвкушая встречу с друзьями, обрадовался я.

Ещё с улицы я заметил одиноко стоящий во дворе лесничества «Урал» Семёна. Пройти

мимо мотоцикла я не смог, постоял, любуясь мощной машиной, и любовно погладил его

лакированный бензобак. Двигатель ещё не успел остыть.

Из времянки через приоткрытую дверь послышались пьяные громкие голоса. И сразу же

зазвучали гитарные переборы, и нарочито грассирующий голос Володи пропел:

- Его я встретила на клубной вечериночке,

Картину ставили тогда "Багдадский вор".

Глаза печальные и чёрны лаковы ботиночки

Зажгли в душе моей пылающий костёр…

- Где-то уже гитару раздобыли, - почему-то мне стало неприятно.

Утреннее радужное настроение вмиг улетучилось: после романтической ночи на перевале

в компании красивых, умных и жизнелюбивых людей совсем не хотелось видеть пьяные,

отёкшие лица лесников. Не такой представлялась мне встреча с друзьями. Я надеялся, что

меня ждут, волнуются.

Заходить в накуренное помещение не хотелось, и я, вздохнув, присел на брошенную у

крыльца чурку для колки дров.

- Он очень быстро из девчонок делал дамочек.

Широким клёшем затуманивал сердца.

Не раз пришлось поплакать вместе с мамочкой,

Скрывать аборты от сердитого отца…

Отворилась обитая клеенкой дверь, и на пороге появился Сеня, красномордый и хмурый.

Он в сердцах плюнул себе под ноги – не по нраву, видать, пришлась ему песня - Сеня

вырастил двух дочерей…

- А, Михаил, привет!.. Приехал?.. Как рука? – довольно равнодушно поинтересовался он и, не дожидаясь ответа, кивнул в сторону времянки:

- Гуляют ребята, сегодня на работу не поедем.

- Что с «Явой»? – поинтересовался я.

- Да здесь она, вон под навесом стоит… Фару придётся поменять. Крыло ещё можно

выправить, подкрасить. Ну, и колесо, конечно… Короче, рублей на сто пятьдесят ты попал.

Семён аккуратно (лесники панически боятся пожаров) затоптал окурок.

- Ну! Я погнал! «Моя» просит отвезти в город. Внучке что-то докупить в школу.