o 0a115616b968c99b

- Больно, - простонала девушка. «Почему так больно?».

Мэри помолчала, и, не отрывая ладони от острых лопаток, ответила: «Скоро пройдет, Ксения

Борисовна. Давайте-ка, я тут в вещах вашей матушки покойной порылась, хоть и в кладовую

их кое-как побросали, однако же, травы я нашла, отвар сделала. Я промою, и потом тряпки

положу – все легче вам будет».

Ксения повернулась, и, взглянув на Мэри заплаканными, темными глазами, прошептала:

«Мне бы в петлю сейчас, Марья Петровна, да сил, не достанет».

Мэри намочила тряпку в прохладной воде и приложила ее ко лбу девушки. «Не надо, - мягко

сказала она, - не надо, Ксения Борисовна. Сие пройдет и забудется, правда».

- Теперь и вправду только постричься, - неслышно сказала Ксения. «Кто меня такую замуж

возьмет?». Она вдруг засунула костяшки пальцев в рот, и, кусая их, пряча рыдания,

проговорила: «Господи, а я так хотела, чтобы это он был, так хотела! Он и не посмотрит

теперь на меня! Марья Петровна, - девушка, кривя губы от боли, тревожно приподнялась, - а

не понесу я?

Мэри невольно усмехнулась. «Нет, конечно. Сами же видели…, - она не закончила.

- Вы меня простите, - горько сказала Ксения. «Он мне кинжал к горлу приставил, и велел

смотреть, ну…

- Да ничего, - Мэри чуть улыбнулась. «Аннушка спит уже, давайте, я за вами поухаживаю,

переодену, и тоже ложитесь. Завтра не будет так болеть, правда».

- А у вас тоже так было? – опустив глаза, зардевшись, пробормотала Ксения.

Мэри вспомнила придушенные, сдавленные рыдания, пальцы, сжимавшие нежное горло,

захлебывающийся крик девушки, и, взяв ее за руку, ласково ответила: «Нет, Ксения

Борисовна. У меня все по-другому было. И у вас будет, обещаю».

Вымыв девушку, Мэри устроила ее удобнее на лавке, и Ксения попросила: «Марья Петровна,

полежите со мной, пожалуйста. Я, как глаза закрываю, сразу все это вижу, - девушка

вытерла лицо.

- Вы поспите, - Мэри устроилась рядом и сказала: «Я вам колыбельную спою, хотите?

Немецкую песню, она о дереве, с которого сны падают».

Она пела, - чуть слышно, нежно, поглаживая темные косы, и Ксения, шмыгнув носом, -

задремала. Мэри опустила веки, и приказала себе: «Нельзя!». Она так и не заплакала –

только когда за окном полил крупный, холодный дождь, - гроза дошла до Кремля, - Мэри,

тяжело вздохнув, устроила голову Ксении на кружевной подушке и пошла обратно к дочери.

Федор Воронцов-Вельяминов посмотрел на разложенный по берегу ручья холст, и,

наклонившись, быстро наметил углем линии.

- Пусть твои девки, Никифор Григорьевич, - смешливо сказал мужчина, обернувшись к

целовальнику, - не до обедни спят, а садятся и пошьют нам сие, чтобы к венчанию на

царство готово было. Корзину плетут?

- А как же, - кивнул целовальник. «Тако же и веревки – я все сюда велел нести».

Василий Иванович Шуйский, еще раз посмотрев на рисунок, в руке у Федора, покачал

головой: «Да невозможно сие, Федор Петрович».

Воронцов-Вельяминов поднял бровь: «А я говорю – возможно. И давайте, Василий

Иванович, они же сюда, - мужчина показал на холст, палить зачнут, как увидят, а нам сие на

руку – писем в корзину надо положить побольше, пусть на толпу сверху падают. Пойдемте,

писать надо».

Уже оказавшись в светелке, Шуйский сказал: «У Масальского в усадьбе нет никого, я там

кое-кому золота дал, - ну, не сам, понятное дело. Царевну Ксению и тех, кто при ней был – в

закрытом возке ночью отправили, куда – неведомо».

- Она ведь в любой обители, может быть, - вздохнул Федор. «Хоть здесь, хоть под Москвой»

- Я еще в Кремле проверю, - пообещал Шуйский.

Федор похолодел.

- А с чего бы ради Ксении Борисовне в Кремле оказаться? – тихо спросил он князя.

- С того, - черные глаза Шуйского жестко посмотрели на мужчину, - что ежели самозванец ее

силой возьмет, то на престол ей не сесть уже, никогда. За кого она замуж выйдет, после

такого? А после этого – он ее в монастырь и отправит, - князь вздохнул и добавил: «Ладно, я

у себя буду, с грамотами возиться, если что».

Он задернул занавеску, а Федор все сидел, глядя на рисунок того, невиданного, что лежал

на столе.

«Шапка Мономаха, - он вдруг вспомнил свой сон. «Нет, брось, не бывать такому. Да и не

престол тебе нужен, Федор Петрович, а Ксения – только она».

- Как найду, сразу в постель уложу, - улыбаясь, пообещал себе Федор. «И долго оттуда не

выпущу, очень долго. А этот, - мужчина презрительно скривился, - ну, я с ним, собакой,

посчитаюсь еще».

Он потянул к себе стопку бумаги и стал переписывать послания.

Дмитрий посмотрел вниз, на освещенный факелами кремлевский двор и потребовал: «Ну-ка,

Богдан Яковлевич, давайте еще раз».

- Патриарх Игнатий, в Успенском соборе, возложит на вас шапку Мономаха, и корону, что

вашему батюшке, царю Ивану Васильевичу, прислал в подарок австрийский император

Рудольф, - ответил Бельский.

- Тако же и скипетр с державой вам вручит. Потом, в Архангельском соборе, у могил вашего

отца и старшего брата, государя Федора Иоанновича, патриарх возложит на вас шапку

Казанскую. На площади у соборов будут только приглашенные бояре и духовенство, народ

там, - Бельский указал за кремлевские стены, - останется.