– Я говорил тебе, еще когда ты попал на борт «Кука»: что захотят мичмана, то командир и сделает. Я прослужил много лет и имею высокое звание. Тебя все будут уважать, даже если выше звания талисмана ты не шагнешь.
– Вот кто, черт побери, может установить антенну в шторм, – сказал Счастливчик.
– Нет, – возразил доктор Бедоян. – Ни я, ни кто-либо другой, с кем будет советоваться командир, не даст гарантии, что это безопасно.
Счастливчик встал, одернул форменку.
– На чьей вы стороне, док?
– На стороне Пана. Насколько мне известно, если он будет развиваться, как любой самец шимпанзе, он очень скоро станет нетерпим к человеку, и все будет приводить его в бешенство.
– Он не шимпанзе, – сказал Горилла. – Он деградировал.
– Регрессировал, – поправил доктор Бедоян. – Согласно его собственной версии. Но спросите его, кем он себя чувствует шимпанзе или человеком?
– Доктор прав, Горилла, – сказал Пан. – Это будет небезопасно.
Моргая, он заковылял по комнате. Но ни один шимпанзе еще никогда не проливал слез. Он поднял трубку.
– Комнату мистера Макмагона, пожалуйста.
Он неуклюже держал трубку рукой с коротким большим пальцем, а все смотрели на него.
– Это Пан Сатирус, мистер Макмагон. Шимпанзе. Я
готов продемонстрировать сверхсветовой полет, сэр… Нет, боюсь, что мне не хватит слов объяснить все вашим специалистам, а мои пальцы не привыкли к карандашу, и я не могу вычертить схему. Я принужден продемонстрировать это на настоящем космическом корабле. Не могли бы мы утром отправиться на Канаверал? Нет, не сегодня. Я даю прощальный ужин своим друзьям. А тот официальный банкет вам придется отменить.
Он положил трубку, проковылял к Счастливчику и выпил виски, что оставалось в бутылке у мичмана.
Затем он вернулся к телефону и снова попросил мистера Макмагона.
– Пришлите сюда с кем-нибудь из ваших ребят тысячу долларов, – сказал он. И резко добавил: – Делайте, что вам говорят!
Счастливчик вытащил из-под форменки еще одну бутылку. Пан взял ее и выпил добрую половину.
– Свистать всех наверх, Счастливчик, – сказал он, подражая рявканью Гориллы.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Pegueno Larrousse Leiustrado, 1940.
Утро было безоблачным; сойдя с самолета, Пан прикрыл голову длинными пальцами. Счастливчик снял свою белую шапочку и подал ему.
– Спасибо, – сказал Пан. В голосе его звучал надрыв. –
С похмелья это солнце… Голова как пивной котел.
Счастливчик невесело рассмеялся.
– Прожарь хорошенько свои мозги и, может, деэволюционируешь совсем и станешь настоящим моряком.
– Регрессирую, – поправил Пан. – Нет, боюсь, что это не поможет.
Их ждали машины, которые тут же двинулись к длинному низкому зданию рядом со стартовой площадкой.
Мистер Макмагон выпрыгнул из машины первый и распахнул дверь перед доктором Бедояном и Паном. Следом вошли Счастливчик и Горилла. Моряки посмотрели на генерала Магуайра, который при двух звездах сидел за письменным столом, и стали по обе стороны двери по своей привычной стойке «смирно-вольно».
Генерала окружали штатские. Пан их раньше не встречал. Один из них сказал доктору Бедояну:
– Доброе утро, Арам.
– Доброе утро, доктор, – откликнулся тот.
19 Каньявераль (исп.) – поле, засаженное тростником. Плантация сахарного тростника. Малый иллюстр. словарь Ларусс, 1940.
– Приятно видеть тебя снова, генерал, – сказал Пан
Сатирус. – А где же твоя милая супруга?
– В Коннектикуте, – ответил генерал Магуайр. – Итак, он решил взяться за ум, доктор?
– Можешь говорить непосредственно со мной, – сказал
Пан. – Все в порядке. Да, да, генерал. После того как я увидел Нью-Йорк во всей его красе и мощи – прошу прощенья за цветистое выражение, – я пришел к выводу: Америку не надуешь.
– Я всегда это говорил, – сказал генерал.
– Я так и думал, – согласился Пан. Он обратился к человеку, стоявшему справа от генерала: – Если у вас сохранился мой старый… безымянный, космический корабль, поставьте его на стартовую площадку. Кажется, я могу показать вам то, что вас интересует.
– Сверхсветовой полет, Мем?
– С вашего разрешения, меня зовут Пан. Или мистер
Сатирус. Да, сверхсветовой полет.
– А не могли бы вы дать мне объяснения?
Пан покачал головой. Он пугающе зевнул, потер голову обеими руками. Потом сел на пол и почесал голову ногой.
– Я не видел ни одного шимпанзе, который бы так делал, – сказал старший врач.
– Вы правы, сэр, – сказал Пан. – Прошу прощенья. Эта привычка появилась у меня в полтора года: посетители зоопарка находили это забавным. – Он снова зевнул и обратился к серьезному человеку, который задавал ему вопросы: – Я плохо провел прошлую ночь. Нельзя ли покончить со всем этим и дать мне возможность снова стать лабораторным животным?
Некоторое время все молчали.
– Нет, Пан, мы не можем это сделать. Другие шимпанзе знают всякого рода секреты… Вы говорите по-английски, значит, я полагаю, можете говорить и на языке шимпанзе.