— Если тут такая же жуткая тварь, как на обочине, то не надо. — Сказала она, отступая назад, к выходу из спальни. — Я тогда вообще не смогу находиться в квартире, и так уже страшно!
— Нет, ничего подобного. Но вы должны понимать, что я не шарлатан, заряжающий воду по телевизору, гадающий на кофейной гуще и выносящий зрителям мозги универсальным астропрогнозом! Вы увидите то, что вижу я.
И Настя увидела. Там, где на стекле расползалось неопрятное пятно отслоившейся амальгамы, было то, с чем столкнулась девочка Настюша в далекую декабрьскую ночь две тысячи первого года: клубящийся сгусток серого тумана. Только теперь из этого сгустка тянулись, будто солнечные протуберанцы, расплывчатые ленты и нити, состоящие из мельчайших голубоватых искорок — ярких, как глаза зеркальной твари. Тянулись нити не куда попало, а в сторону самой Насти. Они текли, как неспешная река подо льдом, прикасались к коже рук, пронзали ее — без боли, без каких-либо ощущений. Отдельные искорки вились перед глазами, как назойливая мошкара, «падающая» на Сургут в течение нескольких дней разгара редкой летней жары.
Если бы Настя видела эту картину ежедневно — она бы сошла с ума.
— Смотрите, как интересно! — вполголоса заметил Лозинский. — Они не могут вернуться назад.
И правда: облачка протуберанцев выходили из пятна беспрепятственно, но когда какая-то группа голубых искр направлялась в обратную сторону, то натыкалась на невидимую стену, крутилась около пятна, а потом как бы нехотя присоединялась к ближайшему протуберанцу.
— Я правильно понял, что в детстве вы видели туманное пятно, пытались потрогать, но никаких дополнительных объектов не заметили?
— Да. Я видела только туман. Я не просто потрогала, я провалилась туда рукой! А когда позвала маму и бабушку… уже ничего не было, кроме обычного испорченного зеркала.
— Так. — Антон коротко кивнул и отпустил руку девушки. — Несите фотографию.
Настя сбегала за сумочкой в прихожую. Как и Игорь, Лозинский не прикоснулся ни к конверту, ни к фотографии. Он попросил положить фото на столик трюмо и снова взял Морозову за руку:
— А давайте сейчас глянем.
Глянули. Собственно, сразу стало видно, что несколько голубоватых искр, уже достаточно тусклых и частично обесцвеченных, как бы прилипли к поверхности снимка — вокруг дыр выколотых глаз. Ни одной искорки не было на бумаге конверта и птичьем пере.
— Возьмите перо, Анастасия, да пощекочите им ваш сквознячок.
Морозова поняла именно так, как надо. Она попыталась тронуть пером хотя бы один голубой протуберанец. Ничего не вышло! Искры тут же разбегались в стороны, обтекая перо раз за разом, сколько бы Настя не совершала попыток. А в глубине души постепенно нарастало глухое раздражение, требующее только одного — стремительного броска языков шелковистого инея в сторону Лозинского. Настя понимала, что надо как можно скорее отпустить его руку — для его же безопасности, — но все силы уходили на внутреннюю борьбу с пробуждающейся холодной змейкой.
— Стоп! — резко выкрикнул профессор-ковбой, отталкивая руку девушки. — Достаточно!
Видимо, он что-то почувствовал.
Легкое злорадство внутри, в духе «я — до — тебя — еще — доберусь». Слабость, тошнота. Открытие голубых искр — гораздо хуже и страшнее, чем менкв на трассе.
— Я видел последствия наведенной порчи. — Лозинский в задумчивости потер лоб. — Там обратный ток частиц — они обычно разноцветные и покидают тело человека, обесцвечиваясь и рассыпаясь в прах. Там даже из фотографий бьют целые струи и фонтаны, из личных вещей… Образуются прорехи. Мерзко выглядит, как будто из человека вытягивают жизнь, отрезая по кусочкам. Здесь другое. Распечатали вы посылочку, Анастасия. Обычно гаденькие посылочки делают люди, желающие сбросить свою беду на кого-то другого. Никогда не подбирайте на улице монеты, часы, украшения, одиноко лежащие на тротуаре без хозяина. Никогда не принимайте подарков от тех, кто вам неприятен, а подарили — избавьтесь, не раскрывая упаковки. На них могли сбросить. Только эта посылочка особая! Прятали в ней не для того, чтобы сбросить, а чтобы скрыть и забыть. Прятали, потому что боялись, делали, что могли, очень неумело и, возможно, задолго до вашего рождения. Но факт остается фактом — спрятали плохо, потому что основа событий сегодняшних была заложена в декабре две тысячи первого года. Кровь из носу — надо узнать, что случилось в ту ночь.
— И как же… как вы с этим живете, если все видите?
Лозинский по-мальчишески подмигнул:
— Нормально и потрясающе интересно. Портал пытался убедить меня в том, что я прямой потомок Якова Брюса.
Прим. авт.: Яков Брюс — сподвижник Петра Первого, сын шотландского дворянина, перешедшего на русскую службу. Помимо государственных и военных заслуг известен своей научной деятельностью, весьма многоплановой и оставившей большое количество «белых пятен», приписывающих Брюсу славу чернокнижника, колдуна, пророка, авторство некой «Черной книги» и создание Проклятых часов на улице Спартаковской.
Вот тут Настя виновато пожала плечами.
— Упс. Может, мне должно быть стыдно, но я не знаю, кто это! — сказала она.