Нулевой Архетип

Кейн была уверена, что их снесет, зажмурилась, понимая, что все уже кончено.

Она ждала удара и черноты.

Спирит гудел, выл вокруг, но не причинял боли.

Лицо Джека в его свете казалось мертвенно белым, глаза были совершенно прозрачными, жуткими. Губы кривились от напряжения.

Спирит – нити обвивали сферу как кокон, защищали от взрыва.

Секунду, две, три, а потом все закончилось и стало тихо.

Джек обмяк и потерял сознание.

Кейн едва успела прижать его к себе и создать щит.

* * *

На улице было тихо, разлетевшиеся в стороны спирит-сгустки потрескивали, и сквозь это просачивалась песнь Земли. Тихо, тише и как будто дальше, чем Кейн боялась ее услышать.

Яблоко – красно-золотое, покрытое шестеренками, как броней, лежало на расстоянии вытянутой руки, и Кейн никак не могла убрать его дальше. Точка смещения больше ей не подчинялась.

Джек лежал у Кейн на руках, казался мертвенно-бледным, дышал сбивчиво и беспокойно, как будто ему снился кошмар. По его спирит-руке проскакивали странные серебристые искры. Над бровью был порез, совсем неглубокий, но он все кровоточил, и Кейн стирала кровь рукавом, не зная, что еще ей делать.

Это помогало отогнать панику.

Под поверхностью земли, под оболочкой каждого предмета тек архетип, не Мираж, к которому она привыкла – какой-то другой, похожий и все равно неуловимо чуждый архетип, с которым Кейн никогда раньше не сталкивалась. Он был сильнее, невыразимо глубже и могущественнее Миража, и Кейн совершенно отчетливо понимала, что существовать он почему-то мог только под Грандвейв, на Земле.

Джек пошевелился, закашлялся, но так и не пришел в себя.

Над головой у них сгущались осколки схем, и Кейн знала, что вскоре их станет намного больше – так часто бывало, что после взрыва воронок образовывался обратный феномен и схемы, которые раньше отпугивала аномалия, слетались снова.

Учитывая, что речь шла о Грандвейв, вскоре появиться могли и гибриды.

Нужно было уходить как можно скорее, но Джек все еще оставался без сознания, и Кейн даже не знала, насколько сильно он пострадал, мог ли передвигаться, или даже можно ли было его перемещать.

Пробраться над аномалией было очень, очень плохой идеей. Абсолютно дурацкой, Кейн даже не верилось, что она согласилась.

Она попробовала позвать Джека, даже рискнула потрясти, но он не реагировал. Нужно было найти убежище поскорее, и она использовала спирит – на сей раз это далось ей тяжело, сказывалось истощение.

Ей очень хотелось пить, горло саднило, и это сбивало концентрацию. Летающая сфера получилась нестабильной, парила медленно и невысоко, но у Кейн получилось поднять их с Джеком до окна на третьем этаже здания. Внутри было тихо, и Кейн понятия не имела, не загнала ли она себя в ловушку. Ей только не хотелось оставаться на улице.

Комната, в которой они очутились, почти не пострадала после Первой Катастрофы – стены, пол и потолок были абсолютно целыми, даже обои сохранились под слоем серой пыли. Мебель стояла на своих местах, только светильник валялся на полу, рядом с раскрытой старой книгой.

Джек не приходил в себя, никак не отреагировал, когда Кейн опустила его на пол, и она рискнула еще раз потрясти его.

Это оказалось ошибкой.

Его спирит-рука соскользнула, задела ладонь Кейн, и возникло странное, почти приятное чувство притяжения, прежде чем их обоих тряхнуло.

Кейн показалось, что в нее ударила молния. Это случилось быстро, так быстро, что почти не больно, и Кейн едва успела подумать, что нужно было быть осторожнее, ведь она же знала, что спирит после взрыва воронки нестабилен.

Потом все вокруг исчезло. Кейн забыла, где она и что происходит, но она чувствовала присутствие Джека так, как ни разу никого не ощущала раньше. Видела, словно наблюдала это собственными глазами – захламленную крохотную комнатушку, развешенные по стенам детали механизмов, шестеренки и пружины. Газовую горелку, ножовку по металлу, золотистый закатный свет, льющийся в окно над столом, схемы и чертежи. Это было воспоминание, и за каждым предметом стояли другие образы-картинки – горелка на прилавке Рынка Механизмов, запах смазки, наждачка в крепкой мужской ладони, твердость металлической шестеренки под пальцами.

Это было воспоминание Джека, его чувства, его крохотная квартира-студия, заполненная механизмами и пропахшая запахами машинного масла, его удовольствие механика, мастерящего что-то новое, что-то только свое. Это было воспоминание о том, каким он был до того, как стал схематиком. Спокойный и счастливый день, ничего особенного – остывшая яичница на сковороде, горький дешевый кофе, золотистая пыль в воздухе, солнечный зайчик на приколотом к стене листе чертежа.

Что-то было в этом воспоминании – одном из многих, Кейн об этом знала – что вызывало желание быть его частью, потянуться, встать у Джека за спиной, провести рукой по его волосам, просто так, чтобы он обернулся.