Нож великого летчика

Седой быстро прошел через зал, вышел из пивбара и, даже не глянув в сторону Димки и Юрки, направился туда, где деревья были погуще и побезлюдней. Я двигался за ним как приклеенный, Юрка и Димка присоединились ко мне.

— Что случилось? — стали спрашивать они шепотом.

Я только рукой махнул — мол, все потом, не до объяснений сейчас!

Седой отошел туда, где кусты были погуще, снял пиджак и стал осматривать рану. Мы его догнали, и мои друзья, ничего не знавшие, с ужасом глядели на разорванную рубаху и кровь.

— Молодец, крикун! — сквозь зубы проговорил Седой. — Если б не ты, эта сволочь мне бы точно между лопаток перо всадила!.. А теперь, есть у кого-нибудь носовой платок?

Носовые платки нашлись у меня и у Юрки. Седой плотно перетянул рану, которая, на рассмотрение, оказалась не очень большим порезом, потом внимательно изучил пиджак.

— Разрыв не очень большой, — сказал он. — Главное — кровь замыть, а порвать пиджак я мог где угодно. Лишь бы следов не осталось, а то с кровью на пиджаке первая же ментура остановит.

— Так Москва-река, вон она! — показал Димка.

— К ней и спустимся, — сказал Седой, проверяя свою повязку, сооруженную из наших носовых платков. Повязка сидела плотно, и рана, похоже, перестала кровоточить. Накинув пиджак на плечи так, чтобы не было заметно окровавленную светлую рубаху, Седой, насвистывая, направился к реке.

Мы нашли спуск к реке подальше от черного рынка — лестницу от парапета, последние ступени которой уходили в воду. Седой, аккуратно вынув драгоценный нож и положив его рядом, стал застирывать в проточной воде рукав пиджака. Надо сказать, Москва-река была в то время не такая грязная, как сейчас, поэтому в ней вполне можно было и одежду отмыть, и руки ополоснуть.

В прохладной проточной воде пиджак отмылся быстро и основательно. Седой поглядел на мокрый рукав, потом сощурился на жаркое весеннее солнце.

— Под таким солнцем за пять минут высохнет, если на камне расстелить, — сказал он. — А как высохнет, так и домой рванем. Нам здесь больше делать нечего.

Он пошарил в кармане, вытащил свой кубинский горлодер и, перед тем, как закурить, лизнул папиросную бумагу.

— Сладкая, — сообщил он нам. — Кубинцы делают папиросную бумагу из сахарного тростника.

Он закурил и расслабился, опершись локтями на верхнюю ступеньку и с блаженным видом созерцая реку.

— Вот так, пацаны, — сказал он после паузы. — Чтоб я ещё раз в такое дело втравился…

— Как ты убедил Пучеглазого отдать тебе нож? — спросил я.

— Пристыдил, можно сказать, — усмехнулся Седой. — А впрочем, это уже и неважно. Главное, что нож у нас.

— А все-таки?.. — стали настаивать заинтригованные Юрка и Димка.

— Ну… — Седой задумался, прикидывая, стоит нам что-нибудь рассказывать или нет. Может, он бы в итоге и решился нам рассказать — но не успел. Пиджак, подсыхавший на солнце, закрыла легкая тень, и мы, подняв головы, увидели, что на самом верху лестницы стоят два милиционера.

Седой бросил быстрый взгляд на нож, лежавший на широкой ступени, на самом виду, но было поздно.

— А вот и орудие преступления, — сказал один из милиционеров. — И такое основательное, одно ношение лет на пяток потянет. Ну, что, убийца хренов, добровольно с нами пойдешь или крутить тебя заставишь?

— Сам пойду, — сказал Седой, вставая и надевая пиджак с ещё не до конца просохшим рукавом.

— Какой же он убийца? — возмутился я. — Это его самого убить хотели!

— А ты сиди! — велел мне второй милиционер. — Попросят тебя выступить — выступишь, а пока молчи в тряпочку! И, кстати, дайте сюда эту финку!

— Это не финка! — сказал Димка. — Это…

— Заткнись, а? — посоветовал ему первый милиционер.

— Молчите, ребята, — сказал Седой. — Все будет нормально.

Он взял ножик и протянул его милиционерам, рукояткой вперед.

— Держите. Только храните поаккуратней. Не знаю, что вам наговорили, но этот нож — музейный экспонат, и мы его спасали.

— Слушай, ты! — первый милиционер, забрав нож, показал Седому кулак. Смотри, довыступаешься! Умный очень! Такие умные могут и огрести, за разговорчики!

Но, видно, слова про «музейный экспонат» на него все-таки подействовали, потому что он очень бережно убрал нож в карман.

— Иди вперед! — велел Седому второй милиционер.

И Седой пошел между двух милиционеров, а мы потащились рядом, готовые в любой момент выступить в его защиту и дать любые показания, какие от нас потребуются.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ МЫ ПРОТИВ ВЕРТУХАЯ

До отделения милиции мы добрались минут за двадцать. Дорогой я сумел наконец рассказать друзьям, что произошло в туалете пивбара. Переговаривались мы вполголоса, чтобы Седой и милиционеры нас не слышали, но оттого обсуждали все произошедшее не менее горячо.

— Не фига себе! — присвистнул Юрка. — Слушай, неужели Седой мог убить его этим ударом?

— Не знаю, — растеряно сказал я. — Когда мы уходили Пучеглазый был жив…