Новый мир, 2003 №01

Кухня. Кафельный пол.
Варится кофе в турке.
Черные стулья. Стол.
В пепельнице окурки.
Солнце лезет в окно,
грузное, словно слово
«предопределено».
Утро. Четверть восьмого.
Мало того, апрель.
Резкая тень от двери.
Кто-то предусмотрел
женщину в интерьере.
нает сосновый бор,
знает плющ на заборе,
знает дверной затвор,
что здесь случится вскоре.
Тема определена.
Мир этот вряд ли женствен.
В том уж ее вина,
что ее взгляд торжествен.
В том, что на целый вздох
чувство ее короче
стало, когда заглох
бешеный морок ночи.
Сбудется лишь потом
предназначенье это —
даже бросая дом,
в нем оставаться где-то:
за шевеленьем штор,
за разворотом двери.
Чтобы глядел в упор,
чтобы глазам не верил,
воздух глотая ртом,
жаждал сердечных капель,
чтобы метнул потом
пепельницу о кафель.
Щелка стальных ворот…
Слаще любви — свобода.
Не предостережет
женщина от ухода.
Молча придержит дверь
и — не уйдет, конечно.
Худшая из потерь
та, что с тобою вечно.

Слепец

Старик с тарелки собирает
на ложку праздничный салат
и хлебным мякишем играет —
ослеп недели две назад.
Он знал давно, что отсмотрелся,
врачи сулили слепоту.
Но он еще не притерпелся
вслепую хлеб нести ко рту.
Он пальцами перебирает
еду, роняет свой стакан.
И скорбно женщина взирает:
— Ну что ты делаешь, Иван!
А поздний сын его запойный
возводит руки к потолку.
Но дед все держится и только
дрожит, как птица на току.
И он кричит жене, что вторить
должна и слушаться — должна!
Лелеять старика и холить
и не перечить: ты — жена!
И в токовой слепой истоме
он замирает у дверей,
когда родня уйдет и в доме
один он остается с ней.
И вот, нашаривший рукою
покорное плечо ее,
он удаляется в покои,
бурча проклятие свое.

* * *

Какой ты теперь, по прошествии долгих веков?
Брюзга ли, объевшийся нежности, как пирогов?
Ханжа, неудачник, банкир о кольце золотом?
Нашел ли ты счастье и что там, за счастьем, потом?
А я так и вижу тебя, и бесцветен твой лик,
как будто затерт, чтобы не было больше улик,
как будто размыт, и мне кажется, там, за дождем,
ты прячешься где-то в неведомом мире, в другом.
И все же ты рядом, поблизости, встречу того
гляди и, пожалуй, уже не скажу ничего.
Я думала, умер, я думала, загнан, изгой!
А ты вот таким оказался — пустышкой, брюзгой.
Но шарит в толпе мой надежд не растративший взгляд,
как будто не может поверить в реальность утрат.

* * *