Новая жизнь Нефертити

Наши взгляды встретились. Высокомерие взметнулось и… растаяло. Финн опустил ресницы, слишком красивый, чтобы быть настоящим, но даже если он играл роль, было не видно — чересчур слился с образом. Моё сердце снова мучительно сжалось: а что если я не права? Что если, наоборот, не прав он, и нам обоим угрожает опасность, а я промолчу? Господи, как же трудно! Я обхватила свои плечи, закрываясь, потому что он уже пробил брешь в моей защите. Будто почувствовав мою слабину, Финн громко выдохнул.

— Я никогда не думал обо всём, что ты сейчас спрашиваешь. В голову не приходило, — он потёр пальцами виски, словно они болели: — Но ты спрашиваешь, и я должен отвечать. Потому что сердце рвётся нахрен. И я не могу дышать, потому что чувствую к тебе то, что ни к кому и никогда…

— Ко мне? — тихо переспросила я.

— К тебе.

— Может, к Нефертити?

— Без короны ты нравишься мне больше. И без макияжа. Вот такая, как есть. В пижаме.

Пауза, как спасательный круг, за который удержаться не удалось. Он смотрел на меня жадно и ждал.

— Ты разве не понимаешь, что на обмане ничего не получится? — спросила я.

— Не думал, что любовь — это так сложно…

— Любовь — это просто, — так мой папа говорил.

— Мой до сих пор не в курсе, что она есть… Ну это мелочи! — махнул Финн рукой и снова посмотрел ранено. — Да, я — неправильный. И, наверное, я сволочь. Я не из твоего мира, живу не по твоим принципам, всё это… да, — он резанул ладонью по воздуху и опустил руки, будто смиряясь. — Но я люблю тебя.

Так тихо. Хрипло. Сердце разрезало пополам скрипичной струной. Жалящий сгусток ненависти, которую я испытывала к Финну совсем недавно, исчез. Но страх остался: страх непонимания и неизвестности, страх сделать неправильно; одним словом лишиться того, что вроде бы уже было потеряно и растоптано им самим, но вот возродилось. Страх умереть. И всё это заболело, как открытый ожог. Лучше б я злилась.

— Я люблю тебя, — тихо произнес Финн.

— Ты играл моими чувствами.

— Я люблю тебя.

— Ты обманул меня.

— Я люблю тебя.

— Ты меня подставил, унизил, заставил страдать. — Я встала с кровати, изнывая от нечестной любви, будто от гриппа в суставах.

— Но я люблю тебя… Всё равно. Прости.

— Почему ты сказал, что не увидишь меня скоро?

Он тяжело выдохнул:

— Ты уйдёшь.

— У меня контракт, забыл?

— Помню, но мне кажется, что тебе плевать. Ты уйдёшь всё равно.

Я запнулась, глядя в его глаза, блестящие даже в темноте. Как он узнал?

— Твой характер, — на мой мысленный вопрос ответил Финн. — Тебя не удержать законами. Ты слишком свободная. И мне это нравится. Нравишься ты. Без кандалов.

Финн достал из-за пояса штанов свернутую рулоном бумагу.

— Поэтому вот. Это твой контракт. Французская версия.

Финн развернул его и ткнул мне в нос. Щёлкнул зажигалкой. В свете огня я увидела знакомый заголовок: Contrat #387, своё имя, название компании, свою роспись.

Я сглотнула, не зная, чего ожидать, а Финн поднёс зажигалку к уголку документа. Тот вспыхнул. Пламя жадно поползло вверх, в мгновение ока превращая бумагу в свернувшийся пепел. Финн держал её в пальцах до последнего и, морщась, отбросил остатки на фрукты в вазе. Пепел рубиновыми искрами и запахом гари разнёсся по столу.

Финальный аккорд? Занавес? Не облегчение, страх взвился новым витком. Растерянность, как удар под дых.

— И что теперь? — пробормотала я.

— Решать тебе.

Я вспомнила о саркофаге, каббалистике, символах, Печати Соломона, с волной страха сжала руки до хруста в костяшках. И я решилась.

— Скажи, Сева, ты знаешь, что задумала мадам Беттарид?

— Сева? — усмехнулся он. — Не Финн?

— Это же твоё настоящее имя.

— Вряд ли.

— Так что она задумала?

— Клип. Продвижение.

— Кроме клипа?

Финн посмотрел на меня долгим взглядом, не понимая. И я от волнения даже притопнула ногой.

— Ну если ты решил быть со мной честным, говори! Вы масоны?!

Он склонил голову на бок и скрестил на груди руки, удивляясь.

— А чем тебе не нравится братство, свобода, равенство? Вся Франция живёт под этим лозунгом со времён Великой французской революции?

— Но ритуалы, символика…

— …которые используются ради выражения братской любви, обучения этике, философии и стремления к высшему своему проявлению, к Богу. Ты имеешь что-то против саморазвития и поиска истины?

Папа говорил о том же. Мысли в моей голове выстроились в прямую линию — пациент мёртв. Нокаут.

⁂

— А саркофаг в подвале… — вырвалось у меня. — Зачем?

— О, ты в курсе?

— Да…

— Помимо красивых съёмок? Без символической смерти нет новой жизни. Это просто игра, как и всё вокруг.

Одна усмешка, и все тайны, мои метания, сообщения Лембиту вмиг были обесценены, превратились в цирк, бутафорию, пепел от скомканной бумажки. Я была поймана врасплох.

— Ты веришь в Бога? — спросила я, словно это была последняя соломинка для спасения.

— Верю.

Финн встал рядом. Его глаза оказались совсем близко, запах снова проник в меня, загипнотизировал, ноги стали ватными.

— Мы не договорили, — пробормотала я.

— Ты всё решишь сама.