Новая жизнь Нефертити

Огоньки иллюминаций на столбиках уличного кафе отражались в его глазах, как новогодний праздник.

— Двадцать три, а тебе?

— Двадцать шесть, я старше. И кем ты работала в своей прошлой жизни?

— Я и в прошлой, и в настоящей жизни историк, — соврала я, вдруг не желая говорить такое социально не значимое «секретарша». — Просто в отпуске.

— Оу! Неужели сидишь над бумагами в пыльной библиотеке в старинных чёрных нарукавниках и в сексуально сдвинутых на нос очках выискиваешь никем не найденный исторический факт?

— Почти.

Я рассмеялась, а Финн продолжил рассыпаться лукавым фейерверком улыбок и искорок:

— Я угадал, я молодец! Так и представляю, как ты гонишься за фактом с лупой по огромной старинной книжке, а эти коварные мелкие буковки убегают от тебя, крича: — Финн презабавнейше сымитировал писклявый голос мультяшек: — «О нет, Боже! Она нашла нас! Спасайся, иначе она получит Нобелевскую премию!»

От смеха у меня выступили слёзы, и я, тщетно пытаясь быть строгой, заявила:

— А вдруг я не книжная крыса, а русская Лара-расхитительница гробниц?

Финн смерил меня взглядом. Заглянул под стол, осмотрел с обеих сторон. И мотнул головой:

— Неа. Во-первых, не русская. Во-вторых, все мумии восстанут при виде такой короткой и соблазнительной юбочки, и тогда уже придётся убегать тебе: «А-а-а! Не ловите меня! Я историк, а вы артефакты, это я за вами охочусь! Ой, помогите, они тянут меня в склеп!»

Я подыграла ему, изобразив внезапную радость:

— Вау! Как я люблю склепы! Да это же сокровища инков! А что в следующей гробнице?! Жезл фараонов? Йухуу, только его я и искала!

Недружелюбный официант пялился на нас, а мы хохотали, как школьники. Финн вдруг взял меня за руку, посмотрел мягко и обволакивающе:

— А ты забавная.

— Я? Да. А почему ты решил, что я не русская? — тут же притихла я, ощущая тепло его руки, в которой моей стало очень хорошо.

— Имя. Внешность. Очень необычная. Ты будто не из этого времени и мира. Переоделась, чтобы никто не заподозрил. Загадочная… — почти с придыханием сказал он.

Наши взгляды коснулись друг друга через крошечный круглый столик, заставленный тесно тарелками, бокалами, приборами, и мне показалось, что я знаю этого мужчину всю жизнь. Рядом раскупоривались горлышки бутылок, переливались в бокалы вина, пенилось пиво и журчал лимонад. Кристальный звон стекла, оброненная вилка, запах кофе с соседнего столика, французская речь, шум не смолкающей улицы, всё это струилось вокруг, словно мы сидели в эпицентре водопада. Жизнь текла прямо на нас, расступалась потоками и сходилась снова за нашим столиком, чтобы бурлить, грохотать, уносить моменты в пропасть ночи с каждым движением. А мы никуда не уплывали, столик был нашим якорем, а Финн — моим. Он держал меня за руку, перебирая пальцы и осторожно исследуя их. Хорошо…

— Может быть, просто Париж? — спросила я.

Финн улыбнулся.

— Париж — это здорово. Здесь я могу свободно ходить по улицам, сидеть в кафе, едва не толкаясь локтем о локоть соседа, и почти никто не тычет пальцем, не кидается к камере, кроме русских туристов и девчонок-подростков. Клёво!

— Не узнаёт? Но ты же победил в конкурсе!

— Но я ещё не Майкл Джексон, — усмехнулся Финн, — и даже не Фредди Меркьюри. Моя популярность здесь пока никого не волнует, французы вообще заводятся медленно, тем более на чужаков. Им хорошо самими с собой, в собственном мире с сырами, лягушками и вином. Попробуй их только выдернуть оттуда, объявят забастовку, наденут жёлтые жилеты и выйдут на митинги.

— А ты хочешь их выдернуть?

— Должен. Всколыхнуть всю эту старую, цивилизованную Европу, перетрясти камни и труху.

— Может, пусть стоит? — ухмыльнулась я.

— Нет уж! Если я что-то делаю, то не останусь номером три тысячи трёхсот сорок пятым. Первая десятка и первые позиции в хит-парадах — вот что мне подходит. На меньшее не согласен.

— Амбиции, ха? Зачем так много?

— Парень из ниоткуда не может позволить себе меньшего.

— Но ты давно не из ниоткуда. В России ты звезда.

— Для них всех, — Финн кивком указал на людей рядом, — Россия — непонятный край географии с медведями, водкой и ядерными боеголовками, почти как окраина Твери для Рублёвки, а я для них чужой и опасный, как тверской хулиган с битой на Красной площади.

— Но ты совсем не агрессивный. И это не Красная площадь, это Париж, — сказала я и с внезапной гордостью напомнила, что Франция по территории не особенно превышает всего лишь Ростовскую область, а Россия занимает девятую часть земной суши.

— Это европейцев скорее пугает. Впрочем, моя цель — не Париж, а голливудская Аллея звёзд, — заметил Финн. — И, поверь мне, только тогда, когда там я стану номером один, я смогу показать им кулак и заставить уважать себя, а заодно и мою страну.

— Думаешь, это реально?

— Очень. Стал же австрийский Шварцнеггер супергероем Штатов и губернатором Калифорнии? Падала в обморок Америка перед Битлз?

— Было такое, — согласилась я. — Но как же свобода? Если ты добьешься мировой славы, ты ни в Париже, ни в Нью-Йорке не сможешь прогуляться просто так, зайти в кафе и купить себе хлеба в супермаркете.