"Милый Иргенсъ, я бы вамъ была такъ благодарна, если бы вы никому этого не разсказывали. Мн такъ жутко", сказала она, "и вы не должны относиться ко мн безъ уваженія. Слышите! Я не могла себ представитъ, чтобы вы могли такъ привязаться ко мн. Правда, я думала, что я вамъ нравлюсь немного; я начинала это думать. Но я этому не очень-то врила. Какъ онъ можетъ меня полюбить, думала я… Но если вы хотите, я поду на нкоторое время домой, въ Торахусъ".
Она тронула его своей непосредственностью, у него сжалось горло, глаза сдлались влажными. Эта милая болтовня, эти искреннія слова, все ея поведеніе, лишенное всякаго страха и жеманства, произвели на него большее впечатлніе, чмъ все другое. Его чувство разыгралось, загорлось яркими огнями. Нтъ, нтъ, не нужно въ Торахусъ, никуда только бы быть вмст. Онъ будетъ держать себя въ рукахъ, онъ суметъ овладть собой. Она не должна узжать. А что, если онъ совсмъ лишится разсудка, если онъ погибнетъ; нтъ, но все-таки лучше пусть она здсь останется.
Онъ продолжалъ говоритъ и очищалъ ей платье. Она должна ему простить, онъ не такой, какъ вс другіе, онъ поэтъ; когда настала минута, онъ отдался ей. У нея не будетъ больше поводовъ жаловаться на него, только пусть она не узжаетъ. Вдь у нея нтъ никакихъ основаній на то, чтобы хать, ничего нтъ, даже самаго пустяшнаго основанія? Ахъ нтъ, конечно нтъ, онъ и не воображаетъ себ ничего….
Пауза.
Онъ ждалъ, что она будетъ говоритъ, будетъ ему противорчитъ, скажетъ, что ей, можетъ быть, будетъ трудно хать въ Торахусъ. Но она молчала. Значитъ, онъ ей былъ совершенно безразличенъ? Не можетъ быть. Но эта мысль мучила его, онъ былъ оскорбленъ, огорченъ, чувствовалъ, что она несправедливо съ нимъ поступаетъ. Онъ повторилъ свой вопросъ: неужели въ ней не было ни одного отзвука на всю его любовь къ ней.
Кротко и грустно она отвтила:
"Нтъ, вы не должны спрашивать. Подумайте, что сказалъ бы Олэ, если бы онъ это слышалъ".
"Олэ?" вотъ о немъ онъ ужъ ни минутки не думалъ. Неужели же онъ въ самомъ дл долженъ былъ конкурировать съ Олэ Генрихсенъ? Это ужъ было черезчуръ смшно, онъ не могъ даже подумать, что она говоритъ это серьезно. Боже мой, Олэ могъ самъ по себ бытъ очень хорошимъ, онъ покупалъ, продавалъ, платилъ счета и присоединялъ къ своему состоянію новые шиллинги, но вотъ и все. Неужели деньги имли для нея большое значеніе? Кто знаетъ, можетъ быть въ этой маленькой свтловолосой головк былъ скрытый уголокъ, гд мысли были заняты кронами и шиллингами, какъ ни невроятно это казалось.
Иргенсъ помолчалъ немного. Въ немъ проснулась ревность. Олэ былъ въ состояніи удержатъ ее, она предпочтетъ его можетъ быть ему, у него голубые глаза, и онъ большого роста, у него рдкой красоты глаза.
"Олэ?" сказалъ онъ. "Все, что онъ скажетъ мн, совершенно безразлично. Олэ для меня не существуетъ, я люблю васъ".
Въ первый разъ по ней пробжала какая-то дрожь, она поблднла, на лбу появилась складка, она пошла.
"Нтъ, это слишкомъ уже гадко", сказала она. "Этого вы не должны были говорить, вы любите меня? Такъ вы не должны этого говоритъ"
"Фрекенъ Агата, еще одно слово. Я въ самомъ дл для васъ безразличенъ?"
Онъ взялъ ее за руку, и ей пришлось взглянуть на него, онъ употреблялъ силу, онъ не владлъ собою, какъ общалъ, теперь онъ не былъ красивъ.
"Этотъ вопросъ вы не должны мн задавать", отвтила она. "Я люблю Олэ, да; понимаете ли вы это?"
Солнце опускалось все ниже и ниже; острова пустли; лишь порой показывался запоздалый прохожій тамъ, на дорог, которая по берегу вела въ городъ. Иргенсъ не задавалъ больше вопросовъ, онъ молчалъ, или же говорилъ только самое необходимое. Отъ волненія глаза его казались свтлыми. Агата напрасно старалась завести какой-нибудь разговоръ, ей самой не легко было успокоить свое сердце, но онъ этого не замчалъ, онъ черезчуръ былъ занятъ своимъ горемъ.
Когда они сли въ лодку, онъ сказалъ:
"Можетъ быть, вамъ лучше будетъ похать одной въ городъ, — по всей вроятности, тамъ будутъ еще извозчики?…"
"Нтъ, Иргенсъ, не будьте злымъ!" возразила она.
Она не могла удержать слезъ, она старалась думать о безразличныхъ вещахъ, чтобъ держать себя въ рукахъ, смотрла назадъ на островъ, который они оставляли, слдила глазами за птицей, летвшей надъ фіордомъ. И съ глазами, все еще влажными, она спросила:
"Что это такое? Это вода? Тамъ вдали, чернее?"
"Нтъ", отвчалъ онъ: "это лугъ, зеленый лугъ, онъ лежитъ въ тни".
"Нтъ, — а я думала, что эта вода". - такъ какъ было невозможно говоритъ дольше объ этомъ зеленомъ луг, лежавшемъ въ тни, она прямо приступила къ длу и сказала: "Послушайте, Иргенсъ, давайте говоритъ! Не правда ли?"
"Очень охотно", возразилъ онъ. "Давайте высказывать, напр., наши мннія вотъ о тхъ облакахъ тамъ, на неб. Мн кажется, что они похожи на большіе бутоны, а конецъ…"
Она слышала, что голосъ его былъ холодный, холодный, какъ ледъ; но, несмотря на это, она сказала улыбаясь:
"А мн кажется, что они похожи скоре на облачные шары".