Новая земля (Новь)

— "Милый Андрей, разв мы не можемъ разойтись?" спросила она. Я не знаю, что я ей на это отвтилъ; но это не было должно бытъ серьезно, потому что тотчасъ посл этого она попросила у меня ключъ отъ дома, такъ какъ свой она потеряла. Я далъ ей ключъ. — Тогда она улыбнулась, — я просилъ ее, и она сдлала это для меня, — сказала, улыбаясь, что я взрослое дитя… Вчера утромъ я увидлъ ее только, когда я на минутку зашелъ изъ конторы домой; она шила лтнія платья дтямъ и начала мн ихъ показывать. При этомъ она начала вынимать свой носовой платокъ, и какъ разъ въ ту минуту, когда она доставала его изъ-за пояса, выпалъ мужской галстукъ, красный мужской галстукъ. Я сдлалъ видъ, что не вижу его, но я видлъ, что этотъ галстукъ не мой, я даже узналъ его. Да, Олэ, впрочемъ ты долженъ понять меня: я не настолько его узналъ, чтобъ могъ сказать, чей именно онъ. Вдь могло быть, что это одинъ изъ моихъ галстуковъ, одинъ изъ моихъ старыхъ галстуковъ, которые я отложилъ въ сторону".

"Моя особенность, — что я не знаю своихъ собственныхъ галстуковъ; я такъ мало обращаю на нихъ вниманія. И если удастся мое большое предпріятіе, то можетъ быть и счастье вернется. Было бы чудесно, если бъ я могъ ей показать, что я не дуракъ, ха-ха".

Оба друга поговорили еще нсколько минутъ, посл чего Тидеманъ отправился на телеграфъ. — Онъ былъ полонъ надеждъ.

Онъ задумалъ предупредитъ кризисъ, запастись большимъ количествомъ ржи въ то время, какъ ни у кого ея не будетъ. Авось повезетъ. — Онъ шелъ легко, какъ юноша, и избгалъ встрчать знакомыхъ, чтобъ его не задержали.

И дйствительно, пять дней спустя въ министерство иностранныхъ длъ пришла телеграмма, что русское правительство, въ виду голода въ стран и въ ожиданіи неудачнаго сбора въ текущемъ году, считаетъ себя принужденнымъ запретить всякій вывозъ ржи, пшеницы, кукурузы и клевера изъ всхъ портовъ Россіи и Финляндіи.

Тидеманъ врно разсчиталъ.

Назрваетъ

I

Иргенсъ выпустилъ свою книгу.

Этотъ скрытный человкъ, посвящавшій такъ мало людей въ то, что онъ предпринималъ, издалъ, къ удивленію всхъ, прекрасный томикъ стиховъ, какъ разъ когда весна была въ полномъ цвту. Это было очень неожиданно. Вотъ ужъ два года прошло съ тхъ поръ, какъ его драма увидла свтъ, но, оказывается, онъ не сидлъ безъ дла; онъ писалъ одно стихотвореніе за другимъ, переписывалъ и откладывалъ въ ящикъ, а когда кучка бумагъ сдлалась довольно большой, отдалъ ее въ печать. Вотъ какъ держалъ себя этотъ гордый человкъ! Не было никого, кто бы могъ превзойти Иргенса въ изяществ!

Его книга была выставлена уже въ окнахъ книжныхъ магазиновъ; публика уже говорила о ней, она должна была произнести шумъ; дамы, прочитавшія книгу, были очарованы любовными стихами, полными дикой страсти. Но тамъ встрчались также слова, полныя мужественности и воли, стихи, говорившіе о прав, о свобод и обращенные къ королямъ; онъ не щадилъ даже королей. Онъ осмлился говорить о вавилонскихъ короляхъ и блудницахъ. Онъ осмливался шептать "нтъ", наперекоръ милліонамъ голосовъ, кричащимъ "да", и все это высказывалъ чуть ли не прямо въ глаза. Но Иргенсъ такъ же мало, какъ и прежде, обращалъ вниманіе на то, что городъ имъ восхищался, когда онъ шелъ на прогулку. Ну, что же! — разъ есть люди, которымъ доставляетъ удовольствіе глазть на него! Онъ былъ и оставался равнодушнымъ къ людскому вниманію.

"Нужно сознаться, что ты, братъ, хитрый", сказалъ ему актеръ Норемъ на улиц: "Ты не подаешь и виду, и, не говоря ни слова, бросаешь намъ такой факелъ, передъ самымъ носомъ, и опять какъ будто ничего не было. Не много такихъ, которые теб въ этомъ подражаютъ".

Адвокатъ Гранде и теперь не могъ удержаться, чтобъ не поважничать.

"Но у тебя есть враги, Иргенсъ". Я вотъ сегодня говорилъ съ однимъ человкомъ, который не находитъ ровно ничего особеннаго въ томъ, что по истеченіи двухъ съ половиной лтъ ты снова издалъ маленькую книжку.

На это Иргенсъ гордо отвтилъ:

"Я считаю за честь мало писать. — Дло не въ количеств".

Но посл онъ спросилъ все-таки, кто былъ этотъ врагъ. — Онъ не страдаетъ любопытствомъ, и вс знаютъ, что онъ очень мало интересуется мнніемъ людей; но все-таки это быль Паульсбергъ?

Нтъ, это не Паульсбергъ". Иргенсъ спрашивалъ и старался отгадать, но высокомрный Гранде не хотлъ выдать имени; онъ длалъ изъ этого тайну и мучилъ Иргенса. "Однако, оказывается, ты совсмъ не неуязвимъ", сказалъ онъ и засмялся во все горло.

Иргенсъ пробормоталъ презрительно: "ерунда". Но, собственно говоря, онъ все еще былъ заинтересованъ, кто былъ этотъ человкъ, этотъ врагъ, который хотлъ умалить его заслугу. Кто бы это могъ бытъ, если не Паульсбергъ? — Иргенсъ ни на комъ не могъ остановиться, — изъ молодыхъ это былъ единственный.

Неожиданно его оснила мысль, и онъ сказалъ равнодушно: