Новая земля (Новь)

"Нтъ, что съ тобой длается, мой другъ? Да, впрочемъ, ты могъ бы мн подарить сотню, другую кронъ, если хочешь. Спасибо, большое спасибо!"

Въ это время она замтила старую резиновую калошу, полную гвоздей и всякаго хлама, и полюбопытствовала:

"Что это такое?" Она оставляетъ руку мужа и несетъ осторожно калошу къ столу:

"Что это такое, Мильде?"

Она трогаетъ своими блыми пальцами хламъ, подзываетъ Иргенса, находитъ одинъ предметъ за другимъ, вытаскиваетъ ихъ и задаетъ насчетъ ихъ вопросы.

"Скажетъ мн кто-нибудь, что это такое?" Она нашла ручку зонтика, которую сейчасъ же отложила въ сторону; потомъ локонъ волосъ, завернутый въ бумагу.

"Здсь даже есть волосы, подойдите сюда и посмотрите".

Даже самъ Мильде подошелъ

"Оставьте волосы", сказалъ онъ и вынулъ сигару изо рта. "Какимъ образомъ они попали туда? Волосы моей послдней любви, если я такъ смю выразиться".

Этого было достаточно, чтобы разсмшитъ все общество. Журналистъ воскликнулъ:

"А вы не видли у Мильде коллекцію корсетовъ? Покажи намъ корсеты, Мильде!"

Мильде не отнкивался; онъ пошелъ въ одну изъ сосднихъ комнатъ и принесъ пакетъ. Тамъ были блые и коричневые корсеты, блые уже потеряли свою первоначальную чистоту. Фру Паульсбергь спросила удивленно:

"Но… они вдь ужъ ношеные?"

"Ну, конечно, они ношеные, хе, хе, иначе Мильде не сталъ бы ихъ собирать. Они не имли бы тогда никакой цнности!" И журналистъ смялся отъ всей души, что ему удалось сказать двусмысленность.

Но толстый Мильде свернулъ свои корсеты и сказалъ:

"Это моя спеціальность, но, чортъ возьми, чего вы тамъ стоите и разсматриваете меня? Это мои собственные корсеты. Да, я самъ ихъ носилъ; разв вы этого не понимаете? Они мн понадобились, когда я началъ полнть; я шнуровался и думалъ, что это поможетъ. Но это не помогло".

Паульсбергъ покачалъ головой и чокнулся съ актеромъ Норемъ.

"За твое здоровье, Норемъ, — что это за глупость, что Гранде не хочетъ съ тобою встрчаться?"

"Да Богъ его знаетъ", возразилъ Норемъ, ужъ почти пьяный, "меня это самого удивляетъ, я и во сн не обижалъ его".

"Нтъ, онъ съ нкотораго времени начинаетъ важничать".

На это Норемъ воскликнулъ радостно:

"Вотъ, послушайте, Паульсбергъ тоже говорить, что Гранде начинаетъ важничать. Что вы скажете?"

Съ этимъ вс были согласны. Паульсбергъ рдко говорилъ такъ много; онъ обыкновенно сидлъ, прислушиваясь къ разговору, и никогда не вмшивался; онъ пользовался уваженіемъ всхъ. Только одинъ Иргенсъ полагалъ, что онъ въ состояніи состязаться съ нимъ, и онъ всегда ему противорчилъ.

"Я не понимаю, какъ Паульсбергъ можетъ ршать за него", сказалъ онъ.

Вс, озадаченные, посмотрли на него. Паульсбергъ не можетъ ршать? Хе-хе. Нтъ? Кто же тогда можетъ?

"Иргенсь", отвтилъ Паульсбергъ съ насмшливой серьезностью.

Иргенсъ посмотрлъ на него; они обмнялись суровыми взглядами. Фру Ханка вмшалась, сла на стулъ какъ разъ между ними и начала разговаривать съ Ойэномъ.

"Послушайте", сказала она сейчасъ же. "Ойэнъ хочетъ прочесть намъ свои послднія вещи — нсколько стихотвореній въ проз".

Тогда вс расположились поудобне и приготовились слушать. Ойэнъ захватилъ стихотворенія съ собой; онъ досталъ ихъ изъ кармана, руки его дрожали.

"Я все-таки долженъ попросить о снисхожденіи", сказалъ Ойэнъ.

Тогда оба молодые студента, поэты со стрижеными головами, разсмялись; а тотъ, который носилъ компасъ на цпочк, сказалъ удивленно:

"Да, если нужно оказывать вамъ снисхожденіе, тогда что же говорить о насъ!"

"Шш, тише!"

"Мое стихотвореніе называется "Приговоренный къ смерти", — сказалъ Ойэнъ и началъ: "Я часто думалъ, что если мое скрытое преступленіе будетъ ужасно…"

"Тише! — Да тише".

"Я былъ бы тогда приговоренъ къ смерти. И я сидлъ бы тогда въ темниц и зналъ бы, что въ минуту разставанія съ жизнью я буду спокоенъ и буду размышлять. Я вошелъ бы на ступени эшафота, усмхнулся бы и скромно попросилъ бы у всхъ позволенія сказать слово. И тогда я началъ бы говорить. Я попросилъ бы всхъ вывести поученіе изъ моей смерти. Это была бы рчь изъ глубины души, и огонь запылалъ бы въ серцахъ, когда я въ заключеніе сказалъ бы: прости… Теперь мое скрытое преступленіе обнаружилось. Да!! И я приговоренъ къ смерти. Я такъ долго сидлъ въ тюрьм, что меня оставили силы. Я взбираюсь по ступенямъ эшафота, солнце свтитъ, и у меня выступаютъ на глазахъ слезы. Я такъ долго сидлъ въ тюрьм, что совсмъ ослаблъ. И, кром того, солнце свтитъ, а я его не видлъ вотъ уже девять мсяцевъ, и вотъ уже девять мсяцевъ, какъ я не слышалъ, какъ поютъ птицы; я все это увидлъ снова лишь сегодня. Я улыбаясь, чтобъ скрытъ, что я плачу и прошу у стражи позволенія сказать слово".