Новая модель реальности

Люди склонны полагать, что вещи бывают полезными или вредными, а события – благоприятными или неблагоприятными. Это наивный взгляд. Люди на самом деле ничего не знают ни о вещах, ни о событиях. Как, например, можно знать Пушкина? Можно знать его стихи наизусть или интимные подробности его личной жизни. Но это еще не весь Пушкин. Мы привыкли к тому, что «Пушкин – это наше всё». Но ведь это не значит, что Пушкин это наша сковородка или что Пушкин это наша клизма. А что же это значит? Это значит, что Пушкин – один из универсальных архетипов русской культуры, нашего коллективного бессознательного. Но архетипы могут быть необязательно универсальными, они могут быть индивидуальными. Для меня такой индивидуальный архетип – Винни Пух, потому что я когда-то перевел и прокомментировал повести Милна о Винни Пухе. Другим таким моим личным арехитипом является Семен Семенович Горбунков, герой фильма «Бриллиантовая рука» – воплощение абсолютного добра. Архетипом может быть и событие, например, переход Суворова через Альпы или Бородинская битва, или Великая французская революция. Для меня архетипическим событием была учеба в Тарту у Ю. М. Лотмана. А одним из последних архетипических событий моей жизни была краткая дружба с покойным В. Н. Топоровым. Но дело не в самих архетипах, а в том, какие смыслы они несут. Частью архетипа В. Н. Топорова был гоголевский Плюшкин, о котором он написал большую работу, где он не только рассматривает Плюшкина как живого человека (подобно Д. Андрееву), но и как очень хорошего человека, несправедливо оболганного Н. В. Гоголем. П. Д. Успенский писал, что Святой Дух это то хорошее, что есть в человеке. В Плюшкине это хорошее несомненно есть. В Сталине и Гитлере его нет. Сейчас таким антиархетипом становится В. Путин. Ему надо было бы посоветовать почитать книгу Топорова о Плюшкине, но, боюсь, это уже не поможет.

Являются ли сновидения частью реальности? Первое, что приходит в голову, что они являются не только частью реальности, но ее наиболее продвинутой частью, потому что сны, которые нам снятся, они-то уж точно суть зашифрованные послания, и человечество с незапамятных времен, начиная со сна фараона в Библии о тучных и тощих коровах, который разгадал Иосиф, вплоть до психоанализа, только и делает, что толкует и расшифровывает сновидения. Н. Малкольм, ученик Л. Витгенштейна, на которого мы ссылались в начале этой книги (я считаю, что его вклад в философию ХХ века сильно недооценен), показал в книге «Состояние сна», что феноменологически сновидений вообще не существует, поскольку у них нет плана выражения, денотативной сферы, они суть чистые смыслы, и когда мы думаем, что анализируем сновидения, мы на самом деле анализируем рассказы о них. В своей работе «Новая модель сновидения», изданной в 2014 году издательством «Академический проект» вместе с переизданием моего перевода книги Малкольма, я показал, что сновидения вообще не надо анализировать, их надо просто проживать. В этом смысле парадоксальным образом сновидения не являются частью реальности, но, скорее, ее двойником. То, что действительно нуждается в расшифровке, это повседневная реальность бодрствующего человека, а не его сновидения. Максимум, что здесь можно сказать, это то, что сновидения имеют компенсаторную функцию (я уверен, впрочем, что не говорю ничего нового, и психологи давно это понимают). Когда у человека гипомания, он обычно спит без сновидений. Когда у него депрессия и жизнь его пуста, сны его ярки и креативны. Характерно, что наиболее продвинутая и философски насыщенная ветвь психоанализа, английская школа М. Кляйн и У. Биона, практически не анализировала сновидений. Я убежден, что книга Фрейда «Толкование сновидений» была в отличие от «Очерков по истерии» и «Психопатологии обыденной жизни» провальной и вредной для развития психоанализа. Царская дорога ведет не к храму бессознательного, а заводит в тупик. Я не верю, что человеческую психику можно вылечить, анализируя сновидения пациентов. Это иллюзия, причем непродуктивная. Я считаю также, что и шизофренический бред и галлюцинации также не имеет смысла интерпретировать, это не приносит никакой пользы больному, хотя порой выглядит эффектно, особенно, когда этим занимаются такие яркие люди, как Фрейд или Лакан. Мой любимый Рональд Лэйнг, которого я вспоминал выше, думаю, в целом бы меня поддержал. Достаточно вспомнить такой фрагмент из «Расколотого Я».

Пациента, которого демонстрирует публике Крепелин, приходится, по его словам, «почти что вносить в помещение, настолько невменяем» (кататония). Далее следует монолог пациента, по мнению Крепелина, совершенно безумный. Вот фрагмент монолога-диалога этого больного с самим собой и, как можно догадаться, с Другим: