Новая модель реальности

В качестве примера того, что я имею в виду под расшифровыванием посланий реальности позволю себе привести пример из своей психотерапевтической практики, так как давно известно: то, что плохо видно в норме, обычно проясняется в патологии. Мой пациент страдал полиморфным психическим расстройством. В период гипомании к основному расстройству подключалась истерическая аранжировка. Пациент хвастался своими научными успехами, демонстративно ухаживал за женщинами и т. д. В депрессивной фазе истерические проявления сменялись навязчивостями. Они были весьма разнообразными, и пациент от них очень страдал. Я рассмотрю только одну из его многочисленных обсессий. Тот факт, что навязчивость – это зашифрованное послание бессознательного, – азбука психоанализа. Такие примеры приводил и блестяще расшифровывал Фрейд в лекциях по введению в психоанализ. В нашем случае пациент страдал среди прочего затруднением со сглатыванием. Ему, казалось, трудно было инкорпорировать какую-то субстанцию вместе с воздухом. Однажды мы выяснили, что, по его мнению (с которым нельзя было не согласиться), этой субстанцией и была его депрессия (интроекция, как известно, обычный механизм защиты при депрессии), которую здоровая часть его психики не хотела пускать внутрь. Проблема заключалась в том, что при сглатывании пациент должен был произнести какое-нибудь слово. Какое же слово? Здесь болезнь дала ему некоторую свободу. Он мог выбирать слово. Сначала он выбрал слово «плохо», но оно звучало пессимистично, и он его отверг. Затем он перепробовал десятки слов и в конце концов остановился на слове «ничего». Это и было, видимо, послание его бессознательного. Почему он остановился именно на этом слове. Здесь надо обратить внимание на то, что это слово он использовал одновременно как оператор и как предикат подобно тому, как мы используем слово «существовать». «Существуют ручные тигры», то есть «Для некоторых тигров (квантор существования) истинно, что они являются (то есть «существуют» как предикат) ручными». (Пример Дж. Э. Мура из его статьи «Является ли существование предикатом?») В нашем случае произнесение «ничего» было, прежде всего, оператором обсессии, оно просто означало «ничего»: «говоря “ничего”, я ничего не говорю, то есть ничего не интроецирую в себя». Но постепенно пациент заметил и сообщил мне, что это «ничего» обрастает большим количеством ассоциаций, которые он не мог не принимать во внимание, поскольку слово «ничего» в его внутреннем индивидуальном лексиконе стало самым частотным. Что же это были за ассоциации? С одной стороны, они подтверждали пустотность, «ничевойность» этого «ничего». «Ничего – это пустое место». Далее он вспомнил, как его психиатр имел привычку успокаивать его, произнося: «Ничего, ничего! Все будет в порядке». С другой стороны, «ничего» было предикатом негативного содержания. Оно означало, что он не может работать: «у меня ничего не получается», «ничего у меня не выйдет», «ничего хорошего» и т. д. Было и третий ряд значений – цитаты, в которые входило слово «ничего». Первая – из «Графа Нулина»:

Дверь отворилась, входит граф;
Наталья Павловна, привстав,
Осведомляется учтиво,
Каков он? что нога его?
Граф отвечает: ничего.

Потом советская песня, которую когда-то исполняла Пьеха:

Я люблю бродить одна
По аллеям полным звездного огня,
Я своих забот полна –
Вы, влюбленные, не прячьтесь от меня.

Ничего не вижу, ничего не слышу,
Ничего не знаю, ничего никому не скажу.
Ничего не вижу, ничего не слышу,
Ничего не знаю, ничего никому не скажу.

Вижу радость и беду,
Даже слышу как сердца стучат в груди.
Кто-то шепчет: «Завтра жду…»
Кто-то шепчет: «Ненавижу, уходи!»

Ничего не вижу, ничего не слышу,
Ничего не знаю, ничего никому не скажу.

Потом строки из первой главы «Онегина»:

Ничто не трогало его,
Не замечал он ничего.

Это было метаописание его депрессии.

Далее, «Демон» Лермонтова:

Не верил он любви, свободе;
На жизнь насмешливо глядел –
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел.