Новая Луна

— Все подряд. Потом печатает заново и опять ломает. С тобой все в порядке, мамайн?

— Я поговорю с Рафой… с твоим папой.

— Это значит, что ты вернешься?

— Ох, Луна, хотелось бы мне…

— Так когда же я тебя увижу?

— В конце месяца у во Адрианы день рождения, — говорит Лусика.

Лицо Луны сияет, точно полуденное солнце.

— Ой, точно!

— Я приеду. Обещаю. Мы с тобой увидимся, Луна. Люблю тебя. — Лусика Асамоа посылает воздушный поцелуй. Луна наклоняется вперед, чтобы приложить губы к виртуальному лицу матери.

— Пока, мамайн.

Лусика Асамоа сворачивает Луну в мотылька. Фамильяр возвращается на положенное место над левым плечом Луны Корты. Виляя туда-сюда по извилистой тропе сквозь бамбук, Луна чувствует перемену в воздухе — во влажности, в шуме. Садовники закончили свою работу и снова включили водопады. Вода капает, рвется, струится и хлещет потоками из глаз и губ ориша. Боа-Виста наполняет радостный шум игривых ручьев.

Мяч летит по изогнутой траектории. Он описывает красивую быструю арку, которая изгибается справа налево, с высоты бросившей его руки на пике к нижнему левому углу линии ворот. Голкипер не успевает пошевелиться. Мяч оказывается в сети еще до того, как Рафа завершает прыжок и опускается на землю.

Изящество ЛГЛ — то, что делает гандбол красивой игрой на Луне и олимпийской диковинкой на Земле, — заключается в том, как он связан с гравитацией. В содействии и противодействии. Размер сети, габариты поля и голевой площадки сдерживают преимущества лунной гравитации, и в то же время она делает возможными трюки с верчением, резаными ударами и винтами, которые заставляют зрителей ахать и охать при виде магических умений лучших игроков.

— Мяч надо остановить, — смеется Рафа Корта.

Робсон мрачно выпутывает его из сетки. До каких пределов может дойти соперничество отца с сыном? Насколько сильно первый может бахвалиться, побеждая последнего? — Ну давай же. — Рафа, приплясывая, уходит на край поля, его ноги едва касаются досок. Эта гандбольная площадка в Боа-Виста — прихоть Рафы Корты. Поверхность игровой зоны безупречно упруга. Звуковую систему устанавливал тот же инженер, который построил Лукасу акустическую комнату, хотя здесь акустика настроена на разжигание все более быстрых ритмов, а не на изысканные аккорды старой доброй босы. Есть спрятанные трибуны для особых гостей, которые посещают матчи, что случаются между Рафой и его противниками по ЛГЛ. Это лучшая площадка на Луне, а Робсон не может бросать, не может ловить, не может бегать, не может забивать — вообще ничего не может. Рафа пресекает дриблинг Робсона, мальчик отпрыгивает назад и спустя секунду уже снова вытаскивает мяч из сетки ворот.

— Да чему это Маккензи тебя учили, а?

Из капсулы БАЛТРАНа охранники Корта быстро привезли Робсона прямиком в медицинский центр Боа-Виста. Побег из «Горнила» не нанес физического ущерба, но психо-ИИ отметили нежелание говорить и навязчивое побуждение продемонстрировать карточный фокус любому человеку, который проявлял интерес. Они рекомендовали продолжительный курс посттравматической психотерапии. Терапия Рафы Корты проще и надежнее.

— Тебя этому не учили?

Рафа бросает мяч с силой, напрямую. Попадает Робсону в плечо. Мальчик вскрикивает.

— Тебя не учили, как уклоняться и вилять?

Робсон бросает мяч обратно, отцу. В его движении есть яд, но нет умения. Рафа аккуратно подхватывает мяч в воздухе и разворачивает к Робсону. Тот пытается увернуться, но мяч бьет его в бедро с громким шлепком.

— Прекрати! — кричит Робсон.

— Так чему же тебя учили?

Робсон поворачивается к нему спиной и швыряет мяч. Рафа его подхватывает и бросает в упор со всей силой. Гандбольные игровые костюмы тонкие, тесные, и удар мяча о зад звучит громко, словно сломалась кость. Робсон поворачивается. Его лицо искажено от ярости. Рафа ловит отскочивший мяч. Робсон бросается вперед, чтобы выбить мяч из руки отца, но его там уже нет: Рафа его увел, развернул и снова поймал. Он сильно бьет им об пол. По площадке прокатывается эхо от стука мяча о доски. Робсон отпрыгивает от мяча, который подскакивает ему прямо в лицо.

— Боишься мяча? — спрашивает Рафа, и тот опять оказывается в его руке.

Робсон снова кидается вперед. И Рафа опять его обходит, выстукивая мячом по полу вокруг сына. Робсон вертится, вертится, но за мячом ему не угнаться. Его голова поворачивается то туда, то сюда. Бум! Снова повернувшись, он получает отскочившим мячом в живот.

— Однажды испугался мяча, все время боишься мяча, — дразнит его Рафа.

— Прекрати! — вопит Робсон. И Рафа прекращает.

— Разозлился. Хорошо.

И мяч опять приходит в движение, прыгая из руки в руку. Бам-бам-бам. Бросок. Робсон взвизгивает — тяжелый гандбольный мяч бьет сильно. Он вопит и бросается на отца. Рафа большой, но движется быстро и легко. Он уходит от сына, словно танцуя. Насмешливая легкость, с которой Рафа превосходит Робсона, еще сильней распаляет гнев мальчика.

— Гнев — это хорошо, Роббо.

— Не называй меня так.

— А почему, Роббо? — Увел, швырнул, попал. Мяч прыгает и скачет, все время на миг опережая пальцы Робсона.

— Они меня так называли.