Я пытался подражать одновременно и Макнамаре, и своему боссу, Бруно. У первого я перенял манеру разговаривать, у второго — манеру расхаживать с важным видом. Сейчас, вспоминая все это, я только удивляюсь своей дерзости. На самом же деле мои знания были весьма ограниченными, но недостаток образования и знаний я восполнял нахальством. И это сработало. В конце концов команда экспертов утвердила мои отчеты.
Последующие месяцы были заняты совещаниями в Тегеране, Каракасе, Гватемале, Лондоне, Вене, Вашингтоне. Я познакомился с известными людьми, включая шаха Ирана, бывших президентов нескольких стран и самого Роберта Макнамару. Подобно школе Тилтон, это был мир мужчин. Меня поразило, как мое повышение и слухи о моем успехе в переговорах с финансовыми организациями повлияли на отношение ко мне других людей.
Поначалу это внимание ударило мне в голову. Я вообразил себя Мерлином[13], мановением руки способным оживить страну и заставить промышленность бурно расти, подобно цветам. Затем иллюзии растаяли. Я раздумывал о том, что двигало мною и теми людьми, с которыми я работал. Оказывается, звучное название должности или ученая степень доктора наук (PhD) не помогали его носителю понять положение прокаженного, живущего рядом с открытым коллектором нечистот в Джакарте. Я сомневался, что навык манипулирования статистическими данными давал возможность предвидеть будущее. Чем лучше я узнавал тех, чьи решения влияли на судьбы мира, тем с большим скепсисом относился к их способностям и целям. Глядя на лица сидящих за столами в комнатах для совещаний, я с трудом пытался побороть в себе раздражение.
Но в конце концов я изменил и это мнение. Я понял, что большинство этих людей считали, что они поступают правильно. Они, подобно Чарли, были убеждены в том, что коммунизм и терроризм — это порождение зла, а не предсказуемая реакция на решения, принятые ими и их предшественниками; и поэтому они чувствовали себя обязанными перед своей страной, своими детьми и Богом повернуть мир к капитализму. Кроме того, они руководствовались принципом «выживает сильнейший»: если им посчастливилось родиться в обеспеченной семье, а не в картонной лачуге, они считали своим долгом передать это везение по наследству своим отпрыскам.
Я колебался: воспринимать ли происходящее как заговор членов некоей тайной организации или просто как сплоченное братство людей, несколько «тронувшихся» на стремлении править миром. Все-таки со временем я уподобил их сообществу плантаторов Юга до Гражданской войны. Это была группа людей, разделяющих сходные убеждения и интересы, а не комитет избранных, тайно вынашивающих в укромных местах зловещие замыслы. Плантаторы-деспоты росли в окружении рабов, им внушали, что их право и даже долг — заботиться об этих дикарях, обращать их в свою веру, приучать к образу жизни, угодному хозяевам. Даже осуждая рабство в философском смысле, они, подобно Томасу Джефферсону[14], обосновывали его необходимость, считая, что крах рабовладельческой системы приведет к социальному и экономическому хаосу. Руководители нынешних олигархий (теперь я называл их корпоратократией), похоже, вписывались в этот шаблон.
Кроме того, я раздумывал, кто выигрывает от войн и массового производства оружия, от перегораживания рек, от уничтожения местных культур и их среды обитания. Кому выгодно то, что сотни тысяч людей умирают от недоедания, от зараженной воды, от болезней, которые можно вылечить. Постепенно я пришел к пониманию, что в конечном итоге от этого не выигрывает никто, но в краткосрочной перспективе это выгодно, по меньшей мере, материально, стоящим на вершине пирамиды — моим боссам и мне. Этот вывод поставил передо мной несколько новых вопросов: почему все это продолжается? Почему это длится так долго? Только ли потому, что «прав сильный», согласно старой поговорке, и система оберегается сильными мира сего?
Вряд ли ситуация удерживается только за счет силы. Хотя пословица «сильнейший всегда прав» и объясняла многое, мне казалось, что здесь действовали какие-то более важные силы. Я вспомнил профессора экономики в Школе бизнеса, выходца из Северной Индии. На лекциях он рассказывал об ограниченных ресурсах природы, о потребности человека постоянно развиваться, об использовании рабского труда. Он считал, что все успешные экономические системы основаны на жесткой системе подчинения, начиная с нескольких человек, которые стоят наверху и контролируют приказы, спускаемые подчиненным, и кончая армией рабочих внизу, которых, с позиции экономики, можно назвать рабами. И тогда я понял, почему мы поддерживаем эту систему: корпоратократия убедила нас в том, что Бог дал нам право поднять нескольких избранных на вершину капиталистической пирамиды и экспортировать нашу систему в другие страны.