Кроме того, это был не первый человек с подобным талантом, но все они рано или поздно уходили из поселения.
— Всё будет хорошо. — Улыбнулся Максим, почувствовав настрой жены. — Зимой, если повезёт, пополним запасы. А может, и химик когда-нибудь найдётся.
Таня вздохнула:
— Очень на это надеюсь.
Во дворе залаяла Гайка. Маленькая собачка «работала» звонком — громким, неутихающим и экспрессивным. Но сейчас она гавкнула лишь пару раз, а потом затихла.
— Дети пришли. — Макс выглянул в окно. Гайка бешено махала хвостом и крутилась у ног младших хозяев.
— Танюш, — протянул Максим Андреевич, — выгляни-ка… Ничего странного не замечаешь?
Жена послушно подошла к стеклу.
Ребята очень быстро шли по двору в сторону избы. Мирон и Костя как-то боком, развернув плечи. Из-за их позы Настю родители не видели. Только макушку.
— Странного? Ты про чьих детей сейчас говоришь? — Тяжко вздохнула Татьяна. — Видел когда-нибудь, чтобы они в такую погоду в хату рвались? Что-то нашкодили уже, раз шифруются. Пойдём, посмотрим, может, у кого-нибудь из них клык росомахи в животе торчит.
Годы назад тройня оказалась неожиданным сюрпризом. Побочным эффектом защитного ритуала, в котором Таня приняла участие ещё до Катастрофы. Не помогли ни средства контрацепции, ни медицинское и биологическое образования супругов. Планы пожить для себя хотя бы до тридцати лет накрылись медным тазом, а точнее, подгузниками, ночными кормлениями и бесконечными ангинами. А также первыми шагами, авангардными рисунками и тройной всепоглощающей любовью.
Родители вспоминали то время по-разному — Максим с улыбкой, Таня с содроганием. Теперь многое изменилось — дети подросли, уже не требовали круглосуточной заботы, но слова «маленькие детки спать не дают, с большими сам не уснёшь» в полной мере отражали жизнь четы Бондаренко.
— Совсем забыл. Мне же с Семашко срочно переговорить надо. Побегу в сельсовет, пока не ушёл. А ты с детьми разберёшься, и сразу на сенокос, я тоже туда подойду. — Мужчина очень не любил воспитывать отпрысков. Строгий тон, наказание в соответствии с «преступлением», разбирательства, кто прав, кто виноват. И грызущая потом совесть. Педагогический кнут Бондаренко предпочитал отдавать жене. У неё ругать получалось гораздо продуктивней.
— Чую, врёшь ты, Максим Андреевич. Ой, только не смотри на меня такими виноватыми глазами! Так и быть, сама разберусь. Хотя это не честно. Почему я для них вечно плохая, а ты — хороший?
— В следующий раз ругать буду я. Обещаю, — смущённо пробормотал Максим.
[1] ФАП — фельдшерско-акушерский пункт
Глава 12.1
Мама всё-таки смогла выпытать, почему Настя покрыта крапивными волдырями. Татьяна Петровна прекрасно владела интеллигентной руганью — никаких матов и оскорблений, только нудные нравоучения и предсказания безвременной кончины из-за несерьёзности и глупости. В этот раз мама распиналась минут двадцать, затем выдохлась и заговорила устало, с огромной обидой в голосе: