«Едва первые лучи рассвета сделали небо серым, мне показалось, что я что-то рассмотрел на линии горизонта. Я поднес к глазам бинокль и чуть не отпрянул в изумлении: весь горизонт был буквально полон кораблями разных видов и размеров. Я с трудом верил глазам. Казалось невероятным, как такой огромный флот мог прибыть сюда, никем не замеченный. Я передал бинокль стоящему рядом офицеру и сказал: «Смотри». Он потрясенно воскликнул: «Мой Бог, это вторжение!» Я позвонил в штаб дивизии майору Блоку и сообщил, что прямо перед нами не меньше 10 тысяч кораблей готовятся к высадке десанта. «Не несите чепухи, Плускат», — был ответ. «У американцев и англичан вместе взятых нет такого количества кораблей…» Внезапно мы увидели самолеты, приближающиеся со стороны моря, и они принялись бомбить пляжи. Бомбардировка продолжалась добрых 40 минут. Мощные взрывы гремели вокруг, но за толстыми стенами бункера мы были в относительной безопасности… Примерно в пять утра я понял, что боевые корабли готовятся начать обстрел берега. Я вновь позвонил Боку и попросил разрешения открыть огонь. «Ни в коем случае! У нас слишком мало снарядов. Ни одно орудие не должно выстрелить прежде, чем пехота ступит на пляжи»… А потом начался обстрел. Один из первых снарядов угодил в основание нашего бункера и встряхнул его весь, от фундамента до крыши. Я рухнул на пол и мой бинокль разбился. Пыль, труха, дым, грязь и куски бетона были повсюду и, хотя многие вопили отчаянно, никто, похоже, серьезно не пострадал. Обстрел продолжался, снаряд за снарядом ударяли в наш бункер. Я был полностью шокирован и потерял способность говорить, а бункер постоянно сотрясался. Я помню, что посмотрел на часы. Было семь утра. Все линии связи вышли из строя за исключением подземного кабеля, ведущего в замок, где располагался штаб дивизии. Этот телефон звонил, не переставая…»
Следом за кораблями флота обработкой берега занялись и средства близкой поддержки штурмовых волн. С палуб танко-десантных судов открыли огонь 105-мм полевые орудия 90-го и 147-го полевых артдивизионов. Для предварительной бомбардировки каждому из дивизионов было выделено более 3500 снарядов. Старшина Джек Браун вспоминал: «Грохот стоял адский. Все держали рты открытыми, чтобы не лишиться слуха. Из-за беглого огня орудия настолько разогрелись, что с ними стало сложно работать. Повсюду валялись стреляные гильзы. Каждое орудие выпустило от 150 до 200 снарядов. Едва из казенника вылетала гильза, туда сразу же вставлялся новый снаряд. У нас не было времени бояться, у нас не было времени даже думать о чем-то». Незадолго до часа «Ч» с душераздирающим воем по берегу отстрелялись ракетные суда LCT (R). Казалось, что там не может остаться ничего живого. Однако это было заблуждение. Хотя психологическое воздействие бомбардировки было существенным, а многие полевые укрепления просто перестали существовать, повреждения бетонных казематов оказались куда менее критичными. Из-за ошибок корректировки огня опорный пункт WN37 в Ле-Хамель, способный обстреливать косоприцельным огнем весь сектор «Джиг», вообще не пострадал, и этот факт станет весьма неприятным сюрпризом для штурмовой пехоты.