Non Cursum Perficio (СИ)

-Ах, глубоко непонятны?! – завёлся второй, бросая папку на подоконник и вскакивая. Пиджак на нём как-то странно топорщился подмышкой. «Наплечная кобура, – отстранённо констатировал Рыжик, – мне такая не нравилась, неудобно… Я на поясе носил».

-Дай я сам, – первый шагнул к оцепеневшему мальчишке, сгрёб в пятерню золотисто-рыжие волосы и стиснул так, что у Рыжика слёзы навернулись на ресницы. Душевным тоном, насквозь пропитанным издевкой, исполнитель продолжил:

-Слушай сюда, ты, дрянь спесивая! Это ж мы с тобой по-хорошему разговариваем! А можем и по-плохому, да? (тот, что возле окна, кивнул) Поэтому снизойди до нас, мразь, будь так любезен! И уясни, что таких, как ты, мы без горчицы жрём. Вы такие милые все с виду, а внутри одна гниль, уж сколько перевидали...

Рыжик зажмурился, стиснув зубы. Чужие грязные пальцы терзали его огненные локоны и рвали швы на наспех зашитой душе. Да, да… Ты прав, цепной пёс законности и порядка, ты даже сам не знаешь, как ты прав – все мои потроха, включая сердце, давно вырваны и проданы. Осталась гниль, на которую не польстился командор войны, да красивый фантик из шёлка…

-Имя? – скучно спросил тот, что у окна, и тогда Рыжик, одновременно скалясь от боли и дерзко ухмыляясь, прошипел ненавистное:

-Дьен. Дьен Садерьер.

Сухопарый отпустил его – так резко, что Рыжик упал на колени, закинув голову и тяжело дыша. Кровь пачкает золото, истина пачкает душу. Впереди – запреты, решётки, конвой, узы Некоузья.

Не те нежные, невидимые ниточки драгоценной марионетки, что привязывал к тонким запястьям командор Садерьер, а вполне осязаемые неволя и унижение.

«Очень в моём духе – сменять мыло на шило», – горько усмехнулся Рыжик, вставая и глядя на этих инспекторов департамента планомерного убиения личности. Он знал, что не вынесет ни единой минуты несвободы. Лучше… лучше… да.

Лучше.

…За плечами у инспектора было семь лет безупречного служения системе, тренировки на закрытом полигоне и в тире, курс психологической подготовки и опыт участия в боевых операциях. Не помогло ничего – он даже не успел моргнуть и зафиксировать движение, как Рыжик прыгнул на него, вцепившись в горло под воротничком мундира, опрокидывая спиной вперёд – в окно… Хруст стёкол, треск хлипкой общажной рамы. Отчаянный крик раскаяния и ужаса бедной комендантши, медленной медузой сползающей в полуобмороке на грязный пол. Мат второго инспектора, рвущего из кобуры штатный РСА. И лишь двое в этом разломанном, нереальном мирке молчали, а с серого хмаревого неба продолжал лить дождь…

Рыжик, оглушённый, с осколками и щепками в волосах и блузе, продолжал неистово душить уже мёртвого мужчину, с ужасом смотревшего вверх стеклянным взглядом. Не бывать ему в раю, за мокрыми облаками, за сотнями дверей… Жаль, что размер груза собственных грехов мы зачастую способны оценить лишь на последней таможне. «Извините, мы пропускаем только с ручной кладью. Нет, «красный коридор» не работает, – как, вы не знали?! А почему не читали наших инструкций, там ведь всё есть? Их всего двенадцать, могли бы найти время!».

Овдовевший инспектор № 2 сумел отклеить от себя захлёбывающуюся истерикой табачную комендантшу, залепив ей звонкую пощёчину, и бросился к окну. Прицелился этой рыжей твари на два пальца ниже левой лопатки – чтобы бить на поражение. Все инструкции, предписания, акты и прочая бумажная вермишель – подстилка законности – были сейчас забыты, скомканы, смяты, отшвырнуты прочь. Хотелось крови и торжества справедливости – до того, что звенело в ушах и стискивались со скрипом зубы. Получай! Получай, дрянь, за то, что осмелился так дерзко сопротивляться и почти выиграть…

Тихое клацанье взводимого курка – как тихий смешок девушки-таможенницы за стойкой регистрации: сдаём багаж?..

Рыжик многое, неисчислимое количество раз слышал этот призрачный смех. Он даже как-то раз кокетничал с девушкой-таможенницей и совал ей пудреницу – «пудрить носик». А потом, сдав свой лёгкий саквояж, бежал к ожидавшему его лайнеру компании Seventh Heaven.

Вот только его рейс тогда отменили. И он вернулся.

-Не сегодня, – извиняющаяся улыбка кокетке с таможни – она обиженно надувает губки и хлопает вслед той самой круглой пудреницей: приходи поскорее! Мне без тебя скучно багаж принимать и взвешивать! Рыжик уходит прочь длинными пустыми коридорами аэропорта, чтобы в конечном итоге оказаться в Льчевских дождях, под прицелом РСА, за три секунды до рейса, которого вновь не будет.

Вся обойма, в ослепительной ярости, в алой пелене безумия – выстрел за выстрелом – ушла в спелую человеческую мякоть. Да что толку расстреливать того, кто уже мёртв?..