Non Cursum Perficio (СИ)

-Нет, эта зима особенная, тёплая, – Рыжик чуть покачал головой, отрешённо глядя в окно на песчаный пустырь. – Даже телефоны не отключали.

-Не говори, сама удивилась, – женщина закрыла воду и вытерла руки о выцветший передник. Она выглядела очень усталой и потускневшей, в тёмных волосах виднелись седые прядки, хотя ей, судя по всему, не было и тридцати. – Так ты говоришь, на фабрику тебе нужно? Сам-то ты откуда, Рыжик? – женщина говорила только с ним, а Камилло словно не замечала. Рыжик чуток помолчал и с явной неохотой отозвался:

-Я не из Некоузского клина, я из Антинеля. Здесь случайно оказался, просто шёл в прошлом сентябре на север, но задержался в Фабричном квартале Аннаполиса… вот у него, – жест тонкой руки в сторону ничего не понимающего Диксона.

-Осенью дожди, без крова тяжело, – кивнула женщина. – Хотя я не верю в случайности. Раз оказался в клине, значит – не так всё просто. Сам понимаешь, Рыжик… Ты озяб? Будешь чай? Я погрею. Всё равно, пока солнце не сядет, идти опасно.

-Спасибо, но всё же… – Рыжик вздохнул и потёрся плечом о рукав Камилло, безмолвно прося поддержки и понимания. – Мы не можем ждать заката. У нас крайняя улица, судя по всему, во-он там за кладбищем, а там рядом стрелка на трамвайных путях, и ночью она ведёт в Центральный Некоуз. Нам надо успеть, пока с 18 на 67 маршрут не перевели. Собаки с Пустырей в этом случае всё-таки меньшее зло, согласитесь.

-Не в одних собаках дело, Рыжик, – женщина опустилась на кривую железную табуретку, противно скрежетнувшую ножками по керамической плитке на полу. – Из-за этой тёплой зимы границы между самим клином и ближними сопредельями размазались, и дорога в Кирпичное осталась открыта. Тут частенько чернявки шастают, даже к нам заходили. Ничего не спрашивали, просто молча перешарили все комнаты и ушли. Минут за двадцать до вас патруль на Северную ушёл, так что не будет ли самоубийством для тебя, Рыжик, идти сейчас через Пустыри?..

Рыжик вздрогнул и невольно попятился, впив пальцы в рукав Диксона. Женщина с печальной усмешкой опустила глаза, потом неожиданно глянула на Камилло.

-Оставайтесь лучше у нас на ночь, – обратилась она к Диксону приветливо. – В панельке, в сорок пятом доме, сейчас много пустых комнат, оттуда в Черёмушки в новостройки поуехали, кто всё-таки решился пойти на никельные заводы работать. У меня там подруга жила в комнате 66, сейчас она уехала, комната стоит пустая. Так что идите и ничего не бойтесь. Утром в рассвет смена с Северной на фабрику пойдёт. И вы с ними в толпе идите, так безопаснее. Ладушки?

-Как вас отблагодарить? – тихо и серьёзно спросил Рыжик, сжав руку Камилло. Женщина грустно улыбнулась ему в ответ:

-Ты тоже помоги тому, кто заблудится, Рыжик, неважно, кто он будет и откуда. Обещаешь? Спасибо. Ну же, идите. Прощайте…

-Такая добрая, – задумчиво проговорил Рыжик, когда они с Диксоном вышли из подъезда.

-Эмигрантка из Берёзников. Там… там произошла ужасная вещь. Затеянный над населением Берёзников эксперимент обернулся катастрофой, и сейчас посёлок мёртв. Не осталось никого: все, кто сумел выжить, убежали и пытаются забыть этот ужас… Камилло.

-Что? – они остановились на крыльце; ледяной ветер крутил возле их ног песок и мусор. Диксон заглянул Рыжику в лицо, бледное и измученное, с бескровной раной тонкого рта и усталыми чёрными глазами. – Что с тобой, Рыжик? – сердце Камилло сжалось, когда Рыжик отвёл взгляд и с горечью проговорил:

-Прости меня за то, что целых полгода я пользовался твоим гостеприимством и лгал тебе, что не понимаю, что происходит; и ничего не объяснял, заставляя тревожиться и переживать… Прости меня, Камилло, за бессонные ночи и вымотанные нервы, потому что я не в праве был впутывать тебя в клубок моей непонятной судьбы, не в праве был заставлять искать ответы, которые невозможно найти… Потому что я, Джель Норд, сбежал из Антинеля, и…

Рыжик осёкся на полуслове, и из его губ вырвался сдавленный стон страдания. Он прижал пальцы в чёрных перчатках к лицу, пряча от Диксона алую струйку крови, бегущую из носа и пропадающую под шарфом, пока боль выворачивала его наизнанку, а в голове звучал и звучал ненавистный голос из прошлого, голос командора войны Дьена Садерьера: «Где вы, Норд? Я не могу вас отыскать, где вы?..».

-Прости, Камилло, – ещё раз хрипло выдохнул Рыжик, закашлялся, и, обхватив себя руками, подломлено сел на бетонную ступеньку крыльца. Снял перчатку и рукой стёр кровь, запрокинув голову. Ветер с пустырей отвратительно пах вишнями и шоколадом.

-Тебе не за что просить прощения, – тихо сказал Камилло дрогнувшим голосом. – И знай, Рыжик, кем бы ты ни был, я… не прогоню тебя.

Он слабо и печально улыбнулся в ответ – совсем как садящееся в хмарь бледное солнце за пеленой рваных облаков. И ничего не ответил.

45/66